Стекло и бетон Москвы встречали утро равнодушным серым светом. Ноябрь – не месяц для сантиментов, он честно показывает все как есть: голые ветки, стылую землю под ногами редких газонов, усталые лица в потоке машин. Вера любила эту честность. Или, скорее, привыкла к ней, как привыкают к хронической болезни – не замечаешь, пока не начнется обострение. Ее собственная жизнь была такой же – выстроенной по четким линиям, как фасады зданий, которые она проектировала. Ничего лишнего, все функционально, все подчинено контролю. По крайней мере, ей так казалось.
Подъем в шесть тридцать. Стакан воды с лимоном. Йога – двадцать минут, чтобы разбудить тело, но не дать ему расслабиться слишком сильно. Душ. Черный кофе без сахара, сваренный в идеальной гейзерной кофеварке. Быстрый взгляд на новостные заголовки – знать фон, не погружаясь. Одежда – строгая, элегантная, преимущественно монохромная. Никаких кричащих деталей. Ее образ был продолжением ее работы – выверенный, стильный, немного холодный.
Офис встречал запахом того же кофе, тихим гулом компьютеров и сосредоточенным бормотанием коллег. Архитектурное бюро на двадцать пятом этаже одной из башен Сити. Вид из панорамных окон должен был вдохновлять, но Вере он чаще напоминал гигантский муравейник, где каждый бежит по своей траектории, редко задумываясь о смысле общего движения. Она садилась за свой огромный белый стол, включала компьютер, и мир сужался до экрана монитора, до чертежей, рендеров, смет. Здесь она была богом. Маленьким, но всемогущим. Движением мышки возводила стены, прорубала окна, создавала пространства, в которых потом будут жить, работать, любить или ненавидеть другие люди. В этом был порядок. В этом был смысл, который она сама себе назначила.
Сегодня на повестке дня был сложный проект – реконструкция старого промышленного здания под модный лофт-квартал. Заказчик нервный, сроки горят. Вера погрузилась в работу с головой, пальцы летали по клавиатуре, взгляд был прикован к экрану. Легкая головная боль, привычная спутница последних месяцев, стучала в висках, но она не обращала внимания. Контроль. Главное – контроль.
Телефон на столе завибрировал неожиданно резко. Не рабочий – личный. Номер незнакомый, но код города… Сердце сделало странный кульбит, будто наткнулось на невидимую преграду. Она не любила неожиданных звонков. Они нарушали выстроенный ритм.
– Да, слушаю, – голос прозвучал ровно, даже чуть суше обычного.
– Верочка? Вера Павловна? Это соседка ваша… тети Нины… из Малиновки… Бабушки вашей… – голос на том конце провода был пожилой, дребезжащий, полный слез и растерянности.
Малиновка. Бабушка. Слова, которые Вера давно отодвинула на периферию сознания, как старую мебель в дальнюю комнату. Бабушка Нина, мамина мама, единственный оставшийся островок ее детства, ее корней. Она давно не была там, все некогда, все работа, Москва засасывает… Звонила редко, разговоры были короткие, немного формальные. Бабушка всегда говорила, что у нее все хорошо, только голос становился все тише с каждым годом.
– Да, это я. Что случилось? – Вера почувствовала, как холодеют пальцы. Офисный гул отодвинулся, стал нереальным.
– Ох, Верочка… Бабушки нашей… не стало… Сегодня утром… Сердце… Скорая приехала, а уже все…
Мир качнулся. Стекло панорамного окна напротив вдруг пошло рябью, как вода. Головная боль ударила набатом. Нет. Это какая-то ошибка. Бабушка… она же всегда была. Крепкая, суровая, с морщинистыми, но сильными руками, пахнущими землей и яблоками. Она не могла просто… не стать.
