Карина
Родной город встречает пасмурной, дождливой погодой. Я ступаю на
перрон, останавливаюсь и смотрю по сторонам. Встречающие бегут,
ищут глазами родных, рвутся скорее обнимать. Я вздрагиваю и
перестаю искать глазами знакомые лица. Никто не придет, я никому и
не говорила, что возвращаюсь.
– Девушка, – слышу голос проповедника, – вы забыли чемодан.
– Простите, – сухо отвечаю и забираю с рук свой чемодан.
Лариса уговаривала остаться до конца лета, но дальше некуда
прятаться. Нужно вернутся, окунутся в реальность. Я открываю
приложение и вызываю такси. На кладбище. Первым дело к маме. Пока
жду, решаю не стоят на месте, прохожу по подземному переходу, к
выходу из вокзала , не забыв указать в приложении изменение своего
местонахождения. Дождь мелкими крупинками падает, смывая город от
грязи. Я натягиваю капюшон на голову, чтобы не намочить волосы,
хорошо что я все же надела непромокаемую куртку. Привокзальная
площадь радует, помню, как мы гуляли здесь с мамой. Тоже после
дождя. Она радовалась словно ребенок и просила сфотографировать ее
чуть ли не с каждым кустом. Осматриваюсь по сторонам, все стоит на
своих местах: и мини паровозик, и шахматная доска с большими
настоящими фигурами, красиво подстриженные кусты и ровно уложенная
плитка, красивые узорчатые лавочки. Соседний город, в который я
приехала не изменился, совсем.
Боясь своих чувств я не решилась приехать на вокзал своего
города, где я потеряла маму.
Я не смогу ступать по той дороге, где жизнь мамы оборвалась.
Внезапно. В груди больно колет, в глазах щиплет, но слез уже не
осталось. Я выплакала все.
Телефон оповещает, что машина подъехала и я моргая часто -
часто, гоняя прочь непрошенные слезы, которые все же застилают
глаза, ступаю к выходу..
Дрожь сковывает тело, руки трясутся, когда водитель говорит, в
который уже раз, что мы на месте.
Я боюсь, мне жутко страшно, одной пойти к маме. Украдкой смотрю
на могилы, находя взглядом мамину.
Расплачиваясь с водителем, выхожу и иду по чуть заросшей травой
тропинке.
Я была здесь всего два раза, перед отъездом и на сорок дней. И
все два раза со мной были Лариса и друзья. Сейчас я трушу и мелко
дрожу. Оставляя чемодан за забором, я иду по тропинке. Обещая себе,
что тропа к могиле матери никогда не зарастет, открываю
металлическую калитку.
Металлическая калитка?
Словно просыпаясь, осматриваю округу. Кроме венков и креста, на
могиле свежие цветы, в стеклянной вазе, в углу металлический стол и
лавочка. Могила огорожена металлическим забором, выкрашена в черный
цвет.
– Здравствуй мама, – наклоняясь, провожу пальцами по холодному
кресту, – я приехала, – опускаясь на корточки, поправляю
искусственные цветы на венках, рука еще не совсем рабочая, но я
стараюсь ею работать, врач сказал болеть будет долго, но
разрабатывать нужно, – я не знаю простила ли ты меня, – слезы,
которых я думала нет — падают с глаз, – ведь если бы не я со своим
страданием, ты бы не решила уехать из города.
Боже!
Поднимая голову выше, к небу, подставляя лицо под капли дождя, я
обращаюсь к маме:
Прости, что не уберегла. Прости, что вместо того, чтобы быть
рядом, заботиться о тебе, я предпочла плакать и страдать. И теперь
ты здесь, во сырой земле. Тебе холодно, мама? Скажи? Я знаю, что
тебе бы не понравилось, что я много плачу. Но я не умею жить без
тебя, не научилась еще. Обещаю исправится и радовать тебя! Помнишь
ты всегда говорила, что когда тебя не станет, ты все равно будешь
рядом? Помнишь? – я сглатываю и набираю побольше воздуха в легкие,
– скажи ты рядом? Ты смотришь на меня оттуда?
Твердая рука ложится на плечо, не сильно сжимает. Я поднимаю
голову и вижу … Самсона.
– Карина? – ошеломленный взгляд заставляет задрожать, – ты
вернулась? – помогая мне встать, он обнимает. По дружески тепло и
крепко.
