Суккуба-девственница - Людмила Райот

– Кажется, время пришло, – из-за неплотно закрытой двери донесся приглушенный голос матери. – Мэри скоро стукнет восемнадцать. Дальше тянуть нельзя.

Мэрилит, которая как раз несла на кухню стопку тарелок, замерла на месте. Подслушивать старших нехорошо. Но если речь идет про тебя – лучше подслушай. И сделай так, чтобы никто об этом не узнал.

– Ты точно решила? – голос тетушки Фарлор, скрипучий от старости, был еле слышен. Мэрилит пришлось прижать ухо к двери, чтобы различить отдельные слова. – Обратного пути может и не быть.

Печальный вздох мамы мог посоперничать по громкости с ворчанием пожилой няни.

– Думаешь, мне это по нраву? Она моя дочь, как-никак! Но если не отослать ее сейчас, последствия могут быть катастрофическими. Пострадают люди, бизнес... даже целый город!

Дальше можно было не слушать. Мать упомянула про бизнес – значит, дело серьезное. Если бы кто-то спросил Августину Уэнсби, кем она дорожила больше, своими детьми или своей гостиницей на берегу моря, она бы не сразу нашлась с ответом. А Мэрилит, ко всему прочему, была старшим ребенком – а первые дети, как и блины, часто бывают неидеальными.

– Решать тебе, конечно, – сварливо проскрипела кухарка. – Вот только сомневаюсь, что она вернется домой...

От неожиданности Мэри разжала пальцы, и вся стопка тарелок рухнула вниз, прервав интригующий диалог на столь драматичном моменте. Звон бьющейся посуды прокатился по отелю; осколки фарфоровой посуды еще продолжали скакать по полу, а Мэрилит уже бежала со всех ног по направлению к лестнице.

Она взлетела на четвертый этаж и заперлась в своей спальне. Семья Уэнсби, а также несколько преданных делу работников жили здесь же, под самой крышей. Августина не признавала роскошь и не приучала к ней детей: пока приезжие отдыхали в прохладных, шикарно обставленных комнатах на нижних этажах, владельцы гостиницы были вынуждены обитать в гораздо более скромных условиях.

Мэри легла на постель, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Ей хотелось бегать, кричать, что-то доказывать... но подобное поведение еще ни разу не помогло добиться желаемого – лишь приводило присутствующих в ужас.

Мэрилит отличалась от других людей, и сама это прекрасно понимала. Собственная уникальность, уходящая корнями в нечто чуждое и необъяснимое, преследовала ее с юного возраста, разверзнув непреодолимую пропасть между ней и другими детьми. Живущие по соседству девочки не брали ее в игры, а начинающие уличные хулиганы, наводящие шорох на всю округу, цепенели и прятались по углам, стоило маленькой Мэри возникнуть на горизонте.

Ровесники боялись ее страстно и беспричинно, распуская о ней слухи, больше напоминающие страшные городские легенды. Услышав пару из них, Мэри преисполнилась мрачной гордости. В остальном же собственная популярность ее не интересовала.

С родными братьями (их у Мэрилит было трое), ситуация обстояла чуточку лучше. Доверчивые белобрысые ребятишки, старшему из которых недавно исполнилось двенадцать, а младшему только-только стукнуло восемь, ее уважали, но держались на почтительно-далеком расстоянии. Помимо одной крови, у них с Мэри было мало общего: когда все дети Уэнсби собирались вместе, черноволосая Мэрилит с идеальной осанкой и бесстрастным выражением лица смотрелась среди них инородно; как молоденькая овчарка с хорошей родословной, затесавшаяся в стаю беспородных дворняжек.

Что касается Августины, то она любила свою дочь. Она так обычно и говорила: «Я тебя люблю, Мэри, но...». Произносилось это неизменно строгим, всегда чуточку усталым голосом, и в конце фразы неизменно возникало вездесущее «но».

«Я тебя люблю, Мэри, но давай ты теперь будешь работать на кухне, подальше от наших гостей».