Глава первая, развлекательная
В литклубе «Стилос» ждали юбиляра – писателя Вениамина Вершинина. В дальней комнате все было готово к фуршету и до времени закрыто на ключ. В ближней – в «конференц-зале» – правильными рядами выстроились скамейки и стулья. Мероприятие было назначено на шесть, но пошел седьмой час, а героя торжества не было.
Николай Семенович, президент клуба и замглавы крупного издательства, – немолодой, тучный мужчина с широким лицом и барственными манерами, – сидя за председательским столом, хмуро поглядывал на пустой табурет, предназначенный для Вершинина: «У-у-у, Веня, Веня… Уж на собственный юбилей мог бы и вовремя явиться! Когда-то заранее, чуть не за час приходил, приходил и ждал как миленький… А теперь куда там! Теперь мы культовый постмодернист! Маяк и светило! Теперь пусть другие ждут. А мне сиди с ними! … Фу-ты, упрел весь! Тоже мне начало июня! Жарит как в бане. Еще народу не продохнуть… И хоть бы кто возмутился: слава славой, но надо же человеком быть! Так нет же, фуршета ждут, собачки Павлова… Сколько там натикало?» – хотел он взглянуть на часы, когда из коридора донеслись звуки шагов и приветственные возгласы. Президент привстал, выказав широкую улыбку, и по-дружески раскинул руки, дескать, дай обниму тебя, юбилярушка, – но радость оказалась преждевременной, хотя отчасти оправданной. В зал вошли трое иностранцев, а значит, мероприятие принимало значение международного.
Учтиво кивая по сторонам, они направились к первым рядам, уселись перед председательской кафедрой, надеясь безотлагательно получить разъяснения относительно текущего момента. Николай Семеныч, как человек деловой и вполне объевропеившийся, знал, что внимание VIP-гостей нельзя оставлять без удовлетворения, а потому немедля огласил свою президентскую волю:
– Мы собрались, чтоб поздравить уважаемого Вениамина Александровича с двадцатилетием литературной деятельности: деятельности писателя, переводчика и редактора. Из этих двадцати – десять лет он с нами, с нашим клубом. Десять из двадцати! Можно сказать, полжизни, пол-литературной жизни, – подпустил он романтической нотки, и тут же, словно смутившись нечаянной сентиментальностью, вернулся к делам житейским (какой актер! какой актер пропадал!) – Но, сами знаете, жара, пробки… Да и гости… Не все приглашенные еще подошли. Предлагаю подождать. А через пятнадцать минут начнем. Начнем несмотря ни на что!
«Вершинин Вершининым, а “Стилос” и без него кое-что значит», – добавил про себя Николай Семеныч, немало сделавший для репутации клуба. Европейская троица, недовольно покачав головами, уткнулась в свои телефоны. «Стиляги» (так называли себя участники «Сти-лоса»), устремившиеся было на зов Самого, отхлынули кто куда, а Николай Семеныч, прокряхтев что-то про духоту и погоду, вернулся на президентское место и, являя пример совершенного спокойствия, закрыл глаза, чтоб предаться минутной дреме. И возможно, задремал бы, если бы не случайный разговор неподалеку:
– И что мы пишем? – спрашивал голос юноши.
– Рассказы, очерки… – отвечала девушка. Ее голос был незнаком президенту, из чего он вывел, что она из новеньких.
– Ну слава богу, не стихи!
– А чем стихи не хороши?
– Стихи-то хороши, женщина-поэт не очень.
– А как же Ахматова? Цветаева?
– Ну Цветаева – разговор отдельный, а что до Ахматовой… Это, простите, ни разу не поэзия.
– А мне нравится! – с легким вызовом отвечала юная незнакомка. – Помните: «Я научилась просто, мудро жить, Смотреть на небо и молиться Богу»… И потом, я ведь никому ничего не навязываю. Каждый сам выбирает, что читать, что писать.
– Читать и писать – это хорошо… – присоединился к ним еще один голос. Николай Семеныч, несмотря на вид сонный и почти бессознательный, невольно приподнял бровь: никак Гоша объявился. – Но в «Стилос»-то вы пришли, потому что издаваться хотите? Так ведь? Так. А писать… писать и в стол можно.
