Старая нищенка - Александра Сергеева

«Старая дура»

Тина очнулась, как от удара. Удара чудовищной силы. И оттого в душе забили все колокола тревоги. К счастью, память ещё не предала свою хозяйку. Затрясла перед скачущим сознанием спасительным воспоминанием: ты в клинике! Ты в хороших руках.

Что правда, то правда – мельком подумалось ей. Руки в клинике и вправду хорошие. Головы светлые, манеры обходительные, терпение у персонала безграничное. Оно и не странно: при тех деньжищах, что уплачены за её последние денёчки на этом свете. Организм с трудом наскребает силушки на дёрганное туканье одряхлевшего сердца. Остальное ему уже не по силам. 

И это он у неё ещё молодцом. Вот уже и зрение отказало, и слух сдаёт, а сознание по-прежнему чистое. Мысли не путаются, память работает, как часы. Даже валяясь в клинике бесчувственным бревном, она могла говорить с Митенькой. Господи! Не выразить, как она благодарна за время, подаренное ей на то, чтобы поднять внука. Успела, Господи. Всё успела. Невыразимо ценный дар судьбы. Неоплатный.

Не внука, а правнука – подсказала зловредная  поперечница.

Единственная её задушевная подружка – и смех и грех. Верней, душевная. Настоящие-то подруги все ушли одна за другой – она дольше всех протянула. Новых заводить уже вроде ни к чему. Вот и завела себе придуманную – как нынче модно говорить, альтер эго. А та оказалась редкой злыдней: что ей не скажи, всё норовит поперёк встрять. Оттого и поперечница. У неё и само имя поперечное, вывернутое наизнанку: Анит.

А тебе иных и не надо – ехидничала та. Ты и прежних-то подруг больше терпела, нежели в них нуждалась. Почти девяносто лет на свете прожила, а душевности так и не нажила. Сухарь, а не женщина. Мымра толстокожая!

Тина отмахнулась от зануды. Не тот сейчас настрой, чтобы собачиться со всякой там старой плесенью. Все думы об одном: когда она умрёт, Митюша останется один. Совсем один. Как некогда он единственный выжил в той клятой автокатастрофе, что унесла жизнь всей семьи. И его отца с матерью. И деда… Её Андрюшеньку. Её кровиночку…

Не трать силы на сопли – проскрипела Анит дряхлыми дверными петлями. Вот-вот сама окочуришься, а всё старьё перетряхиваешь. Сын погиб, так что ж тут поделаешь? На других людей и не такие беды валятся. Что случилось, то случилось. И давно – всё быльём поросло. Митенька вон тебе остался. Заставил тебя ещё аж два десятка лет протянуть. Подзавёл часики. Радуйся, что повезло, и не ропщи.

Да радуюсь я – досадливо шикнула на беспардонную вредину Тина – радуюсь. Грешно не радоваться. Теперь и умирать не страшно: теперь Митюша уж как-нибудь сам…

– Привет, ба! – громыхнуло в мертвенной тишине палаты.

Могла бы, подпрыгнула до потолка. Чтоб они провалились – эти элитные палаты с их беззвучно отворяющимися дверями.

– Что ты орёшь… труба иерихонская? – через силу выдохнула Тина. – А если бы я спала?

– Если бы ты спала, – грохнул он чем-то о прикроватный столик, – твои руки лежали бы смирно. А не драли беззащитную бумагу.

Его губы прижались ко лбу. Сильная мужская ладонь сжала сухонькую руку бабушки.

– Опять целую гору нарвала, – пробубнил Митенька, не отрывая губ.

– Мне скучно. Ты знаешь: я не привыкла валяться без дела.

– А почему телик молчит? – плюхнулся он в кресло.

И облокотился о её несусветную кровать, что одним нажатием кнопки принимала любую форму. Или массировала изнемогающее в неподвижности тело. Тине бы радоваться, но теперь эти роскошества лишь раздражали.

– Не хочу, – буркнула она. – Терпеть не могу эти натужные бравурные интонации современных телеведущих. Половина косноязычны, вторая клоуны.

– Это потому, что ты училка литературы, а не математики, – нарочито солидным голосом объяснил суть её проблем этот шалопай. – Нельзя нормальному человеку так много читать хорошей литературы. Читала бы фэнтези и горя бы не знала. Вот я книг не читал, и процветаю.