Лампы дневного света, холодные и безжалостные, высвечивали стерильность помещения. Белые кафельные стены отражали свет, создавая ощущение бесконечной, давящей пустоты. В воздухе витал резкий запах хлорки и еще какой-то неуловимый, металлический оттенок, который могла почувствовать только натренированная ноздря – запах крови, тщательно вымытой, но все равно просачивающейся сквозь поры кафеля.
В центре комнаты возвышалось кресло, похожее на тронутое коррозией подобие стоматологического, только гораздо большее и зловещее. К нему были прикреплены кожаные ремни, толстые и прочные, словно предназначенные для удержания не человека, а дикого зверя. В кресле сидела женщина. Молодая, лет двадцати пяти, с растрепанными темными волосами, запавшими глазами и бледным, восковым лицом. Её взгляд был прикован к потолку, словно она искала там спасение от ужаса, который сковывал её тело.
Вокруг кресла стояли столы, заставленные приборами: электроэнцефалографы, кардиомониторы, датчики давления, генераторы звука и света, шприцы и пробирки с неизвестными веществами. Всё это оборудование соединялось множеством проводов, змеящихся по полу и создающих впечатление паутины, в которую угодила жертва.
У одного из столов стоял Архитектор. Он был одет в безупречно чистый белый халат, поверх которого был надет фартук из плотной прорезиненной ткани. На руках – хирургические перчатки. Его лицо оставалось скрытым за маской, но даже сквозь нее можно было почувствовать его ледяное спокойствие. Он был невысокого роста, худощавый, но в каждом его движении чувствовалась уверенность, даже какая-то механическая точность.
Он медленно осматривал инструменты, откладывая в сторону те, которые ему понадобятся в первую очередь. Его движения были плавными и бесшумными, словно он боялся нарушить тишину, которая казалась здесь такой же осязаемой, как и запах крови.
Женщина в кресле вздрогнула. Её губы задрожали, но она не издала ни звука. Она боялась. Боялась каждого шороха, каждого движения, каждого вздоха.
Архитектор повернулся к ней. Он смотрел на нее сверху вниз, словно рассматривал экспонат в музее. Его глаза, единственная часть лица, видимая сквозь прорезь маски, были холодными и бесстрастными.
Он заговорил. Его голос был тихим, ровным, почти шепчущим, но в нем чувствовалась стальная твердость.
– Доброе утро, – сказал он.
Женщина не ответила. Она продолжала смотреть в потолок, словно не слышала его слов.
Архитектор сделал шаг вперед.
– Я знаю, что тебе страшно, – продолжил он. – Но бояться не стоит. Я не собираюсь причинять тебе вред… просто так.
Он остановился, словно ожидая реакции. Но женщина молчала.
– Меня зовут… Архитектор, – произнес он после паузы. – Это, конечно, не настоящее имя, а скорее, должность. И сегодня я… архитектор твоих ощущений.
Тишина в комнате стала еще более гнетущей. Только слабый писк кардиомонитора нарушал ее.
– Ты, наверное, хочешь знать, почему ты здесь, – сказал Архитектор. – Что ж, это довольно просто. Ты – часть эксперимента.
Наконец, женщина подала признаки жизни. Ее взгляд опустился с потолка и встретился с глазами Архитектора. В них читался ужас, непонимание и мольба.
– Эксперимента? – прошептала она. Её голос был слабым и дрожащим.
Архитектор кивнул.
– Да, эксперимента. Очень интересного, я надеюсь. Мы будем изучать… боль и страх. В их чистом, неразбавленном виде.
– Боль… страх…? – повторила женщина, словно не веря своим ушам.
– Именно, – подтвердил Архитектор. – Я хочу понять, что заставляет вас, людей, бояться. Каков порог вашей боли. Как ваш разум и тело реагируют на экстремальные стимулы.
– Вы… вы сумасшедший! – выдохнула женщина.
Архитектор слегка наклонил голову.
