ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Восточный предел
Где есть бесконечное, нет
прекращенья,
Не знает извечное
уничтоженья,
Тела преходящи, мертва их
отдельность,
Лишь вечного духа жива
беспредельность.
Не плачь же о тех, кто слезы не
достоин,
И если ты воин – сражайся как
воин!
(С) «Бхагвад-Гита»
Над степью лежал туман. Густой,
непроглядный, он лениво тянул по траве свои белые космы, погребал в
белой бездне седую гриву ковыля и резные, похожие на морозный узор,
листья полыни.
Двое всадников по пояс тонули в
тумане. Казалось, что они плывут над белой ватой - половины людей,
рассеченных пополам - и лишь изредка перед ними поднимаются из
ниоткуда такие же отсеченные лошадиные головы.
Когда посреди степи черной аркой
выросли ворота, верховые остановились и пристально оглядели могучее
мрачное сооружение, увенчанное вырезанной из темного дерева
кабаньей головой. Судя по тому, как уродливо эта голова была
исполнена, и как злобно кривилась в ухмылке клыкастая пасть, гостей
в этих местах не жаловали. Скорее, наоборот, всячески пытались
отпугнуть, сподвигнуть поскорей проваливать восвояси и больше
никогда не являться сюда - к одиноким вратам забытой богом
местности под названием Фирапонта.
Однако на эту пару всадников
недружелюбный посыл особого впечатления не произвел. Они тронули
коней и, миновав ворота, двинулись дальше.
Фиро, а именно так звали одного из
всадников, помнил «кабаньи» ворота прекрасно. Их воздвигли здесь в
то злосчастное время, когда безжалостный кабан-людоед явился
в эти земли и принялся сеять ужас среди жителей окрестных деревень.
Давно это произошло. А еще, это стало лишь началом всех тех
страшных событий, что, словно из рога изобилия, обрушились на
родину Фиро, на его друзей и семью…
Как по мановению чьей-то властной
руки, туман за воротами быстро сошел на нет. И ветер поднялся резко
- ударил по глазам утренним холодом, бросил на руки длинные пряди
конской гривы. Потекли, заструились над землей белесые волны
ожившего ковыля, и сердце Фиро сжалось на миг – слишком четко
явились из памяти образы прошлого, почти отчетливо прозвучали в
ушах голоса…
Они въехали в селение, и Сим
остановился возле приземистой постройки без крыльца, окруженной
вырастающей из земли террасой. Спрыгнув с коня, он бросил повод на
перила, подошел к заколоченной крест-накрест двери и по-хозяйски
сорвал высохшие от времени доски.
- Проходи, милости прошу, - окликнул
через плечо своего спутника. – Ну и пылища тут, - он громко
чихнул и закрыл нос рукавом.
Фиро спешился и прошел за Симом в
единственную комнату. В помещении пахло плесенью и мышиным пометом.
Тонкие лучи света упорно протискивались через тонкие щели
затворенных ставней. Наверху, на чердаке видимо, монотонно капала
вода, и утробно ворчал одинокий голубь.
Сначала этот дом не вызвал в нем
никаких эмоций – просто старое, заброшенное помещение, но
постепенно сквозь затхлый дух многолетнего запустения засочились
скрытые временем запахи. Они потянули за собой новые воспоминания,
разбудили их, заставив обрести цвет и яркость, распустились внутри
головы четкими образами прошлого… Замелькали, пронеслись хороводом
тени и лица, звуки, слова, голоса: Йоши, Юта, надменный братец
Айзе, отец, мать… а потом черной грязной кляксой проступил поверх
них угловатый ломаный профиль Клодии.
«Доберусь я до тебя… крыса» - сжимая
кулаки думал Фиро, а Сим, словно разглядев его воспоминания,
принялся тихонько насвистывать песню про брата-собаку.
***
Старая камеристка знала, что,
несмотря на скверный нрав госпожи, стоит разбудить ее среди ночи,
если дело важное. Внимательно оглядев ночного гостя с ног до
головы, она молчаливо кивнула, и бесшумно поднялась по лестнице в
покои Королевы.
