Пролог«Уста, которые лгут»
Собор не имел имени. Те, кто осмеливался произносить его, сгнивали заживо – их языки прорастали чёрными гифами, вытягивая соки для корней каменного чудовища. Его звали просто Ртом – зияющей раной на лике мирозданья, обрамлённой сталактитами, похожими на сгнившие зубы великана, столетиями точившего гранитный небосвод. Воздух внутри был густым, как гной в лёгких умирающего, и тяжёлым, словно мокрая саванновая ткань на лице приговорённого. Стены, покрытые люминесцентным лишаём, пульсировали синхронно с молитвами – теми самыми, что поколения Архонтов выкрикивали в тщетной попытке докричаться до бога, умершего ещё до того, как миру было дано имя. Слизь, стекавшая по трещинам в камне, пахла забродившей кровью и тмином, бальзамом для трупов, который был не в силах сохранить плоть самого Создателя.
Вайдер стоял на алтаре из спрессованных берцовых костей. Его доспехи, некогда блиставшие серебром лунных озёр, теперь представляли собой изуродованную скорлупу, испещрённую шрамами от когтей теней, оставленных ещё в Бездне Молчания. Плащ из кожи падших дымился, как тлеющий пергамент, пропитанный грехами. В руке он сжимал Клык Последнего Шёпота – серповидный клинок, выкованный из клыка существа, забытого и непризнанного даже Хаосом. Лезвие светилось тусклым багрянцем, будто в его стали тлели угли потухших звёзд, а на эфесе, обмотанном жилами греха, проступали письмена: «Я, есть отзвук вечности».
Из расщелины, похожей на венозный клапан, выполз Архонт Малакей. Его тело, некогда облачённое в парчу божественных откровений, теперь срасталось со стенами:Правая рука превратилась в сталактит, сочащий смолой цвета запёкшейся крови;Левая кисть разрослась в веер костяных спиц, шелестящих как пергамент;Лицо сохранило лишь один глаз – жёлтый, с вертикальным зрачком, плавающим в луже гноя.
– Ты опоздал, Прокляторождённый, – его голос скрипел, как дверь склепа. – Рот проснулся голодным… Он уже пережевал наши клятвы. Сейчас обгладывает кости отчаяния. Скоро доберётся до твоей лжи о спасении.
Свод над ними застонал. Трещины поползли, как синие вены по мрамору кожи.
Небесный камень рухнул. Из пролома хлынули сущности – не звуки, а плоть заточившая отчаяния:
«ПРЕДАТЕЛЬСТВО» -пахло медью и пеплом. Оно обивало его, жадно вожделея каждый кусочек его сущности, впиваясь иглами в латы.
«НАДЕЖДА» – ослепительный вихрь осколков. Каждый осколок показывал его падение: ребёнок, отпущенный в пропасть; нож, вонзённый в спину друга; слепые иконы в Чёрном Соборе.
«ЛЮБОВЬ» – душистый туман гниющих роз. Шипы сплетались в петлю на шее, а лепестки целовали лицо кровавыми поцелуями.
– Он кормится историями, Малакей! Но я принёс ему не пищу – гвоздь для гроба! Отраву для любого бога! Истину!
Тьма в разломе сгустилась. Появилось Оно: Не тело – гротескная абстракция голода; Не форма – пульсирующая чернота, усыпанная глазами, как гнилая ежевика на могиле бытия;
Каждый зрачок подобен бездне, где тонули корабли его страхов: Лира, вплетённая в фреску стены как ангел с вырванными крыльями; Ребёнок, жующий собственные пальцы; Он сам – скелет в доспехах, читающий проповедь для крыс.
– Ты – лишь строка в библии вечности, —загремел Рот, и свод закачался от звука тысяч сожжённых еретиков. —Твоя история была окончена, ещё до твоего сотворения. Растворись и стань пылью на моём языке!
Вайдер, не раздумывая и краткого мига, прыгнул навстречу пасти. Не в порыве ярости, а в холодной решимости, подобно капле дождя летящей дабы разбиться о земную твердь.
Пасть разверзлась и он увидел: Клык, вонзающийся не в плоть – в саму идею лжи. Он завыл, треснул, и из щели хлынул свет и подобие детского голоса. Вспышку, разрезавшую тьму на лоскуты – гигантские механизированные ножницы рассекли ткань реальности, дабы соткать её подобие. Архонта Малакея – его сталактит-рука разлетелась в пыль. Оставшийся глаз вытек, оставив надгробную надпись на стене:
