Шесть высочеств и одна ассара - Екатерина Боброва

Одиноко стоящего у подъезда малыша лет пяти она заметила издалека. Мальчишка выделялся серой, давно немытой шевелюрой, стриженной на манер ирокеза. Коричневая куртка на нем была явно снята со взрослого. Ее рукава доставали почти до земли, и пацан меланхолично болтал ими из стороны в сторону, сосредоточенно разглядывая окна подъезда.

Юля переложила тяжелый пакет в другую руку, прибавила шаг. Сердце противно заныло – так бывало, когда перед ней вставала проблема, требующая непростого решения. Чем ближе Юля подходила, тем крепче стискивала зубы. Надежда, что малыш ждет кого-то из взрослых, таяла с каждым шагом. Она более или менее знала всех детей в подъезде, но этот ребенок был ей незнаком. Такого захочешь – не забудешь: странная обувь, больше похожая на пошитые вручную мягкие сапожки, бывшие когда-то белыми штанишки, едва выглядывающие из-под чрезмерно большой куртки, грязь на щеке и огромные желто-карие глаза, опушенные густыми ресницами.

Эти глаза цепляли. Непонятно чем, но Юля остановилась. Поставила пакет на скамейку, уже ругая себя за мягкость: «Куда опять лезешь, дура?», медленно повернулась, присела на корточки и, улыбаясь, спросила:

– Чей ты? Маму ждешь?

В равнодушном взгляде мальчишки промелькнул интерес. Он склонил голову набок, став похож на серую, пушистую сову. Поджал губы, почесал грязным пальцем нос, окинул ее внимательным, показавшимся взрослым взглядом. Юля терпеливо ждала ответа.

– Тебя, – выдал наконец он, и Юля вскинула брови. Пробормотала:

– Неожиданно. И давно ждешь? – уточнила она.

– Не-а, – качнул головой двуногий птенец совы, потом вытянул шею и заинтересованно заглянул в пакет. Урчание в животе подтвердило еще одно опасение: «птенчик» не просто потерялся, но был еще и голоден.

– А живешь где? – спросила Юля, уже смиряясь с тем, что пятничный вечер перестает быть мирным.

«Совенок» пожал плечами. Задумался, затем выдал очередную «блестящую» догадку:

– У тебя?

Юля поднялась, беспомощно оглядела проезд перед домом. Как назло, плохая погода разогнала всех бабушек и мам с детьми по домам. Не с кем даже посоветоваться. Надо звонить в полицию, но отправлять в отделение грязного, голодного ребенка…

– Раз у меня – тогда пошли. – И она торопливо, боясь передумать, достала ключи из сумки.

В лифте малыш чего-то испугался, доверчиво прижался к бедру, обняв девушку за талию, и сердце Юли сжалось от нежности. Пришлось сурово напомнить себе: ребенок чужой. Она приютит его лишь на время.

– Зовут тебя как, Совенок? – спросила Юля, открывая дверь в квартиру. В голове крутились неприятные мысли о сбежавшем из-под цыганской опеки попрошайке или потерявшемся малыше нерадивой мамаши-алкоголички. Смущал только взгляд. Было в нем что-то чужое и слишком взрослое для ребенка пяти лет.

– А кто такой совенок? – спросил мальчишка, и Юля тряхнула головой, прогоняя надуманное – ребенок он и есть ребенок.

– Такой, как ты, только с крыльями. Птенец птицы, которую зовут сова.

– Мне нравится, – степенно кивнул деть и разрешил: – Можешь звать меня так.

Юля решила не заморачиваться с именем. Совенок так Совенок. Сначала ванна, потом кормежка, а там уж и до имени доберутся. И в обращении само собой всплыло «деть» – любимое слово мамы. «Малыш – это до трех, – говорила она, – а после исключительно деть».

В квартире мальчишку дальше порога не пустила, заставив сначала раздеться. Куртку брезгливо выбросила в пакет, а вот штаны и странного покроя рубашку положила постирать. Ткань на ощупь была дорогой, только грязной.

Совенок не стал возражать ни против раздевания, ни против мытья, только глаза не закрыл, когда она намылила ему голову шампунем. Когда Юля это заметила, было уже поздно – шампунь попал в глаза. Деть завопил, хватая ртом воду, льющуюся из душа, и Юля, ругая себя за оплошность, бросилась промывать глаза и успокаивать Совенка.