1
Лето, четыре утра, уже светло, воздух еще теплый после вчерашнего дня, а трава, цветы за ночь успели остыть, выпала роса, поблескивают капельки воды на листьях и лепестках. А может, цветы просто плакали, скучая по дневному теплу. Солнце выглянуло из-за горизонта, слезы сохнут, на кустах шиповника раскрываются венчики цветов, ждут опыления. Но пчел еще нет.
У дома на окраине города остановилась скорая помощь. Ворота приоткрылись автоматически, водитель остался в машине, врач и фельдшер прошли во двор. Причина вызова – человек с черепно-мозговой травмой, возможно, криминального характера. Впрочем, Илья Геннадьевич Холмский всегда включал свой персональный видеорегистратор, пересекая границу частной собственности, охраняемую законом.
Дверь открыла взлохмаченная девушка в желтом худи, свободный покрой которого не мог скрыть четвертый как минимум размер груди. Маленький аккуратный носик, большие глаза, тушь по векам размазана, на пухлых губках розовая помада неровным слоем, видно, девушка подкрашивалась второпях. На полу в прихожей неподвижно лежал человек. Лаверов Родион, если верить диспетчеру, сообщившему о травме. Лежал человек, изначально рукой касаясь двери. Когда девушка открыла дверь, кисть безжизненно легла на истертый ногами порожек. Сейчас девушка стояла, едва не касаясь ногой головы покойника, в волосах которого поблескивали осколки стекла зеленоватого оттенка. И вокруг трупа валялись осколки, в том числе крупные. Волосы у Лаверова густые, но это не очень-то смягчило удар. Волосы сухие, значит, били пустой бутылкой. Из-под шампанского. Били со всей силы, на убой, если бутылка разбилась.
– Отойдите, пожалуйста!
Движением руки Холмский не столько отгонял девушку, сколько задавал направление движения назад. Отступая, она все-таки задела ногой голову лежащего на полу мужчины. Под подошвой тапочки хрустнул осколок стекла.
Холмский нарочно произнес фразу громким голосом: наблюдал за реакцией, скорее всего, умершего уже человека. Абсолютно никакого отклика.
Ни дыхания, ни пульса, но это еще не признак смерти. Возможно, мозг еще не умер, сердце можно запустить. Холмский присел, поднял веко, осмотрел глаз, слизистая еще не высохла, помутнение не наступило, но живой блеск уже исчез. Он надавил на глазное яблоко, и зрачок приобрел вытянутую форму. Симптом «кошачьего глаза» – верный признак наступившей смерти. Дефибриллятор уже не нужен.
– Вам нужно было в полицию звонить!
Прихожая плавно перетекала в холл, свет в помещении не горел, глаза постепенно привыкли к сумраку. И Холмский заметил стоящего за девушкой человека, который одной рукой держался за голову.
– Так он живой был!.. Умер, пока вы ехали! Быстрее нельзя было?
Девичий голос истерично дрогнул. Девушка явно не в себе, но это неудивительно. На глазах человека убили. Да и вранье давалось ей непросто. Одно только положение руки покойного говорило о том, что смерть наступила практически мгновенно. Да и скорая подъехала быстро, всего за каких-то двенадцать минут.
– В полицию звонили? – доставая телефон, спросил Холмский.
– Да нет… Думали, спасем.
– А вы почему за голову держитесь?
Глаза окончательно привыкли к темноте, Холмский смог разглядеть стоящего рядом с девушкой парня. Маленькие глаза, широкий нос, тяжелый подбородок, крепкая голова на массивной шее, широкие покатые плечи, среднего роста. В одних носках, без тапочек. А вокруг стекла. Много стекла.
– Да так! – парень поспешно убрал руку от головы.
– Осторожно, не порежьтесь, – предостерег Холмский.
Парень кивнул, боком сдал в комнату, и там темно. Свет горел только на кухне.
