Циппори, Галилея
78 год от Рождества Христова
Восемь лет после разрушения Второго Храма
Раввин Йоханан бен Заккай знал, что смерть стучится в дверь. Холодный ветер декабря свистел над холмами Галилеи, проникая сквозь щели в стенах каменного дома. Масляная лампа едва теплилась, отбрасывая дрожащие тени на свитки Торы, спасённые из пылающего Иерусалима. Дрожащие пальцы старика в последний раз касались фрагмента мозаики, который он прятал под половицей уже восемь лет – с тех самых дней, когда римские легионы разграбили Храм.
Семь ветвей. Но не те семь, что унесли солдаты Тита.
– Элиэзер, – прошептал он своему верному ученику, – приблизься. Время пришло.
Молодой человек с печальными глазами и руками, покрытыми чернильными пятнами от переписывания священных текстов, склонился над учителем. В мерцающем свете лампы фрагмент мозаики казался живым – золотые и синие камешки, каждый размером с детский ноготь, складывались в изображение меноры. Но что-то было не так. Центральная ветвь была особенной, а основание имело странную форму, напоминающую древние вавилонские астрономические инструменты.
– Свет не погас в Храме, – выдохнул раввин, его голос был слабее шёпота ветра. – Он был спрятан задолго до того, как римляне пришли. Семь мест хранят истинную менору. Не ту, что украла нечистая сила, а ту, что светила ещё во времена Соломона…
Его голос оборвался в приступе кашля. Элиэзер наклонился ближе, чувствуя запах оливкового масла и чего-то ещё – металлический привкус крови, которую старик харкал уже несколько дней.
– Учитель, расскажите мне всё.
Раввин Йоханан с трудом приподнялся на локте. Его свободная рука сжимала небольшой папирус, исписанный символами, которые Элиэзер узнал – это были не обычные иудейские буквы, а тайные знаки, которыми пользовались хранители Храма.
– Слушай внимательно, – прошептал умирающий. – Этот фрагмент – память о том, что было до. Когда царь Соломон строил Первый Храм, мудрецы знали: всё в этом мире преходяще. Поэтому истинная менора была разделена на семь частей и спрятана в семи местах. Вавилон не нашёл её. Антиох не нашёл. И римляне унесли лишь копию…
Старик задохнулся, но продолжал:
– Каждый фрагмент – это ключ к следующему. Если кто-то когда-нибудь соберёт все семь… загорится свет, который не гаснет. Но помни, Элиэзер – не всякий достоин этого света.
За окном шумел ветер, а где-то в темноте раздавался мерный звук шагов. Римский патруль обходил иудейские дома – после восстания Бар-Кохбы солдаты стали подозрительнее.
– Учитель, они идут сюда! – Элиэзер попытался помочь раввину подняться.
– Нет, – Йоханан бен Заккай покачал головой. – Я стар и болен. Но ты молод. Возьми фрагмент. Возьми папирус. И помни заповедь…
Он с трудом протянул ученику небольшой льняной мешочек.
– Это для тех, кто придёт после нас. Когда наш народ рассеется по всему миру, когда появятся новые города и новые синагоги – передай эту тайну достойному. Но проверь его сердце прежде, чем доверишь ему свет.
Звук шагов приближался. Элиэзер услышал голоса на латыни – центурион отдавал приказы.
– Учитель…
– Иди, – раввин закрыл глаза. – Иди через заднюю дверь. У колодца тебя ждёт Акива с ослом. Он отвезёт тебя в Явне, к мудрецам. Там вы продолжите то, что мы начали.
Элиэзер колебался. Снаружи раздался грубый голос на латыни: «Aperite! Открывайте именем Цезаря!»
– Учитель, я не могу оставить вас!
Йоханан бен Заккай открыл глаза в последний раз. В них горел тот же огонь, что когда-то горел в разрушенном Храме.
– Ты не оставляешь меня, – сказал он. – Ты несёшь дальше то, что я хранил всю жизнь. Свет Храма не погас, Элиэзер. Он просто переселился в сердца людей.
Молодой человек поцеловал руку учителя, спрятал мозаичный фрагмент и папирус в льняной мешочек, а мешочек – под тунику. Сердце бешено колотилось.
