Предисловие
Тех лишь не хулят, кто зависти не стоит
Громкой славе Ричарда I Львиное Сердце мог бы позавидовать любой другой правитель, даже из числа неоспоримо великих. Само имя его отзывалось победным звуком боевых труб в сердцах современников и потомков, в их глазах он представал идеальным воплощением рыцаря.
Именно в этом качестве образ короля усиленно эксплуатировался литераторами. Хронисты не жалели восторженных слов, восхваляя своего кумира.
Он обладал доблестью Гектора, великодушием Ахилла, не уступал Александру, был не менее отважен, чем Роланд. Более того, он легко превосходил во многих отношениях и людей своего времени, наиболее достойных похвалы. Его «десница осыпала богатством»[1], в этом он был подобен второму Титу. Помимо прочего, он обладал красноречием Нестора и благоразумием Улисса, позволявшими ему затмевать остальных в любом деле – в речах или в поступках. И это весьма удивительно для того, кто прославился как солдат[2].
Относительно блестящих достоинств Ричарда с его сподвижниками вполне соглашались и враги – мусульмане, принадлежавшие к другой культуре, другой вере и занимавшие другую сторону в конфликте, сотрясавшем Святую землю. Их суждение о короле Англии в каком-то смысле интереснее для нас, живущих много веков спустя, чем даже мнения соратников-христиан. Оно, свободное от ангажированности, позволяет сделать более объективные выводы о том, как воспринимали Ричарда Львиное Сердце те, кому довелось жить с ним в одно время. Баха ад-Дин бин Шаддад, приближенный Салах ад-Дина, войсковой кадий Иерусалима и очевидец Третьего крестового похода, писал о предводителе неприятельского войска весьма комплиментарно.
Король Англии был очень могущественным, храбрым и полным решимости. Он отличился во многих битвах, продемонстрировав величайшее бесстрашие во всех своих кампаниях. Что касается его королевства и его положения, то в этом он уступал королю Франции, однако превосходил его по богатству, отваге и воинской славе <…> Этот принц в самом деле по справедливости был известен рассудительностью и большим опытом, исключительной смелостью и неутолимым честолюбием. Поэтому когда мусульмане узнали о его прибытии, они исполнились ужаса и смятения[3].
С Баха ад-Дином вполне соглашался и великий исламский историк Ибн аль-Асир аль-Джазари[4].
Впрочем, одними славословиями отношение к Ричарду Львиное Сердце не ограничивалось. Каждая выдающаяся личность обречена подвергаться критике со стороны завистников, соперников и антагонистов, причем не обязательно принадлежащих к вражескому лагерю. Не стал исключением и владыка Анжуйской империи, породив за свою недолгую, но яркую жизнь достаточное количество недоброжелателей всех трех категорий: вокруг него кипела самая настоящая информационно-пропагандистская война.
Завистники и соперники старались принизить личность Ричарда по нескольким причинам. Во-первых, большинство европейских правителей смотрелись рядом с ним весьма блекло. Во-вторых, для оправдания вопиющего факта лишения свободы крестоносца, находившегося под защитой Церкви, необходимо было опорочить его имя. В-третьих, нашлись среди христианских государей и такие, кого Ричард в свое время невольно или намеренно унизил и оскорбил. Таким образом, хронисты Австрии, Германии, Италии и некоторых других стран вполне сознательно критиковали и самого Ричарда, и его свершения, желая потрафить своим властителям.
Что касается антагониста, то у главы Анжуйской империи имелся и таковой, причем вполне сопоставимый с ним по масштабу личности и размаху деятельности – Филипп II Август король Франции. Хотя его устремления были всемерно направлены на укрепление королевства, не все они оценивались современниками однозначно. Так, он покинул Святую землю до окончания Третьего крестового похода, чем навлек на себя всеобщую хулу – в отличие от Ричарда Львиное Сердце, стяжавшего за морями немалую славу.
