Наверху дул сырой ветер: лифт вынес людей на крышу третьего уровня, где, в двадцати метрах от выхода была оборудована вертолетная площадка. Малыш поднял воротник пиджака и отвернулся от ветра, бросившего в него невидимую россыпь морского песка.
«Откуда здесь, на крыше, песок, черт бы его побрал?» – подумал Малыш, отплевываясь от него: он не знал, что к ночи в океане разыгралась буря, и теперь ее «остатки» добрались до «Цитрона». Сквозь тут же выступившие слезы, он посмотрел в пустое пространство лифта. Желтый свет кабины стремительно «сужался»: по мере смыкания стальных дверей, он превращался в полосу, с каждым мгновением терявшую свою «толщину». Малыш, не отрываясь, смотрел на нее, чувствуя, что эта полоска света – единственное, что связывает его сейчас с этим объектом. Связывает сильнее, чем он мог себе представить. Плавучий остров, на котором прошла часть его жизни, будто старался удержать его здесь подольше, и Малыш, чувствуя это, всё меньше хотел что-то менять в своей жизни. Он подумал, что так, наверное, подступает старость, когда хочется осесть на одном месте и никуда больше не рваться, не бежать… И пусть эта полоска света горела в островной ночи еще несколько секунд, что-то она, за это короткое время, успела тронуть в душе Малыша, до сих пор не испытывавшего странных чувств привязанности к гигантскому куску металла, плававшему посреди океана. Он закрыл глаза, чтобы не видеть, как исчезает эта полоска. О том, что она навсегда пропала, ясно дал понять стук сомкнувшихся дверей. Как только Малыш услышал металлический лязг, физически отделивший уже известное прошлое от еще не ясного будущего, глаза его сами собой открылись, и он повернулся к ждавшим санитарам.
Малыш вздохнул: долго ему придется околачиваться на «чужой» территории, откуда Бесфамильный может запросто послать его в другую часть Атлантики, дав парочку каких-нибудь особо важных заданий.
– Черт побери! – вновь выругался он, идя к белевшим в ночи носилкам, на которых лежал полуживой Королев. Санитары, стоявшие рядом с носилками, не решались, без приказа Малыша, нести их до ждущего вертолета, мигавшего красными сигнальными огнями.
В ночном небе, наполовину затянутом надвигавшимися тучами, ярко светили звезды, а в трех километрах от «Цитрона», на кораблях береговой охраны, горели белые в ночи прожектора.
Малыш, чувствуя, что что-то сейчас должно произойти, поморщился от шума вертолетных винтов: из-за них санитары не могли расслышать его голоса, и он, быстрыми шагами пройдя мимо них, жестом велел им идти к вертолету.
Носилки с Королевым белели в темноте, и Малыш опасался, что их заметят диверсанты, где бы они сейчас ни прятались: на далеком ли «Эвересте», затерявшемся в черноте ночи, или на берегу «Цитрона», освещаемом тусклыми уличными фонарями, жиденькая «нитка» которых едва виднелась с вертолетной площадки.
Малыш подошел к кабине вертолета.
– Замок открой! – крикнул он пилоту, когда тот чуть опустил свое окошко. Тот послушно нажал кнопку на своей панели управления – щелкнул замок, и Малыш заметил, как слегка дрогнула широкая дверь. Он схватился за кривую стальную ручку и отодвинул дверь в сторону. Перед ним обнажилось черное пространство вместительного брюха вертолета: оно казалось бесконечным, пока пилот не включил свет в салоне. Глазам Малыша предстало довольно тесное помещение, в котором, кроме двух скамеек ничего не было. Он прошел внутрь и сел на одну из них, а санитары положили носилки на другую: тело Королева, выпиравшее дно носилок, легло на длинное кожаное сиденье. Санитары выпрыгнули из вертолета, и задвинули за собой дверь.
Малыш сидел на противоположной скамье и тер руки: к ночи стало зябко, и он, мечтая о теплой постели, закрыл глаза, даже не посмотрев в маленький иллюминатор.
