Развод в 45. Иллюзия верности - Ольга Гольдфайн

Наверное, в десятый раз набираю номер мужа на телефоне и слышу одну и ту же фразу: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Что за ерунда?

Марат ведь в курсе, что наша дочь в любой момент может начать рожать.

Внук уже пару раз пугал «тренировочными схватками». «Тревожный чемоданчик» стоит в прихожей, документы, карты, ключи лежат на видном месте.

Лика немного перехаживает, но это не страшно, как сказал доктор.

Я взяла отпуск на работе, чтобы быть рядом с дочерью в это волнительное время.

Зять в очередном рейсе. Он помощник капитана на торговом судне и не смог найти себе замену.

Поэтому вся надежда только на Марата, а супруг, как назло, не берёт трубку…

– Мам, вызывай такси, – дочь появляется из ванной комнаты и неспешно переодевается для поездки в роддом.

Схватки стабильно идут через равные промежутки времени. Для отдыха у Лики всё меньше минут, и тянуть с госпитализацией больше нельзя.

Моя машина в сервисе, вызывать «скорую» дочь отказывается наотрез:

– Не хочу ехать в роддом на машине с мигалкой.

Вздыхаю и запускаю приложение. Оно показывает, что серая Тойота подъедет через семь минут.

Мы обе напряжены. Дочь испытывает боль, я тревожусь о ней, о супруге, о малыше…

Помогаю будущей маме сунуть ноги в растоптанные кроссовки и натянуть безразмерную толстовку. На дворе конец августа, ещё довольно тепло.

– Папа так и не появился в сети? – обиженно сопит мой воробышек.

Любимая папина дочка не ожидала, что в такой ответственный момент её отца не окажется рядом. Самого надёжного, ответственного, сильного…

Моё сердце тревожно сжимается, а вслух пытаюсь успокоить Ликусю:

– Наверное, у папы телефон разрядился или он его потерял. Уверена, «дедуля» уже мчится к нам. Давай оставим ему записку.

Вырываю листок из блокнота, что лежит на тумбочке, и пишу несколько слов для Тарханова: «У Анжелики начались схватки, мы уехали в роддом».

В последнее время пунктуальный, заботливый, педантичный муж то и дело ставит меня в тупик своей рассеянностью, опозданиями и невнимательностью к моим просьбам.

С ним определённо что-то происходит.

И я холодею при одной мысли, что Марат нездоров, но скрывает от нас свои проблемы…

Такси привозит нас к приёмному покою роддома. В окне регистратуры быстро заполняют необходимые бумаги и провожают в смотровую палату.

Небольшое светлое помещение, голубая кушетка, гинекологическое кресло, весы, ростомер, письменный стол с компьютером и аппарат УЗИ.

Анжелика ходит по палате, одной рукой поддерживая живот, а второй – поясницу. Не может сидеть на месте. Промежутки между схватками стали короткими, она то и дело кривится от боли, кусает губы, морщит гладкий лоб.

Не знаю, как помочь своей малышке.

– Дыши, милая! Давай вместе!

И мы дружно надуваем губы и пробуем практиковать обезболивающее дыхание. Внимание переключается, Лике становится немного легче.

Дверь открыта, мы ожидаем врача.

Неожиданно из смотровой, что находится напротив, раздаётся такой родной, знакомый голос:

– Потерпи, малыш, скоро всё закончится.

Мы с Ликой переглядываемся и, не сговариваясь, выскакиваем в коридор. Приближаемся к палате, как к краю бездонной, пугающей бездны, в которую можем упасть.

Дверь приоткрыта. До нас доносится жалостливо-капризный тон молодой женщины:

– Марат, ты ведь будешь со мной? Не уйдёшь?

– Конечно, с тобой. Ты и ребёнок – сейчас главное в моей жизни.

Дочь становится бледной, как белое дверное полотно. Прикрывает руками живот, словно прячет ребёнка от беды, что ждёт нас за порогом.

Не выдерживает этой пытки ужасающей правдой и грубо пинает ногой в кроссовке дверь. Та распахивается, с громом ударяясь о стену.

Перед нами открывается пасторальная картина: Тарханов сидит на краю кушетки, держит за руку молодую, красивую девушку возраста нашей дочки, гладит её беременный живот.