Развод - Маша Малиновская

Ритка как всегда опаздывает.

— Долбанные пробки, — падает рядом с Леной на диванчик и скорее тянет из трубочки коктейль, который мы ей уже заранее купили. — Я летела как могла, таксисту весь мозг склевала.

— Бедный, — хихикает Лена, — ему теперь нужна психотерапия.

Мы поднимаем стаканы с мохито и осторожно чокаемся, а потом тянем по глоточку.

— Ирина, правда, что вы с Шаповаловым разводитесь? — Рита вскидывает брови. Думаю, именно ради этого вопроса она так и торопилась на встречу.

— Уже. Сегодня утром развелись, — снова обхватываю губами трубочку, крепко сжав холодное стекло пальцами, чтобы Рита не заметила, как они подрагивают.

— Обалдеть, — качает она головой. — Что случилось? Он тебе изменил?

— Нет, что ты, — едва не закашливаюсь. — Мы просто приняли решение расстаться. Так нам обоим будет лучше.

Рита несколько раз в немом удивлении хлопает ресницами. Знаю, что она шокирована. Девчонки все в шоке.

— Ну и дура ты, Ирка, — выдаёт со смешком.

— Это ещё почему? — смотрю на неё непонимающе.

— Потому что он — владелец сети ресторанов, Ира, крутой бизнесмен, молодой, сексуальный и теперь свободный. А ты — тридцатидвухлетняя разведёнка с прицепом. Такими мужиками не разбрасываются, Ира.

Мне хочется ответить ей, но все слова куда-то деваются. Внезапно в груди образовывается дыра. Странное холодящее ощущение, когда я вспоминаю сегодняшнее утро.

…

— Поставьте подпись здесь, — женщина с высокой причёской и жемчужными бусами на дряблой шее подсовывает мне журнал, прошитый у корешка нитками. — И здесь. И вы тоже.

Потом она ставит галочку и показывает, где расписаться моему мужу. Точнее, уже бывшему мужу. Почти, без пяти минут бывшему.

Ставлю свою подпись, задержав дыхание. Как когда-то задерживала и дрожащими пальцами выводила во время регистрации брака. Гордей тоже расписывается. Молча. На меня не смотрит.

— С этого момента вы официально разведены, — сообщает работница ЗАГСа.

Одно из моих самых болезненных воспоминаний детства — день развода родителей. Когда отец пришёл и забрал чемодан, а мать ушла к подружке заливать горе вином. Мне было двенадцать, а моему брату Ромке шесть. Он плакал и не понимал, что происходит, а мне было страшно находится в два часа ночи с ним вдвоём в квартире, пока наши родители проживали этот сложный день кто как мог.

И вот сейчас, в эту минуту, мы с Гордеем делаем то же самое с нашим ребёнком. Нет, конечно же, не так остро и болезненно, сначала поговорили с детским психологом и постарались смягчить как смогли. Но даже если ваза падает не на кафель, а на ковёр и разбивается, осколки не менее острые и всё равно ранят.

На пороге мы оба почему-то останавливаемся. Друг на друга не смотрим. Я сжимаю в руках сумочку, а Гордей убирает ладони в карманы брюк.

По плечам бегут мурашки, когда обращаю внимание, что чуть дальше, у парадного входа, толпится свадебная процессия. Невеста вся в белом облаке из платья и фаты, молоденькая и красивая. Жених, довольный и смеющийся в ответ на шутки друзей. Счастливые. Красивые гости в ярком и разноцветном, родители со слезами на глазах, несколько детей лет семи, играющие в догонялки в красивых нарядах.

Они шумным ульем пытаются выстроиться на ступенях, чтобы запечатлеть на фото этот важный, счастливый день.

У нас с Гордеем тоже так было когда-то. Целых десять лет прошло с того дня. Я помню, как была счастлива, и сейчас от этих воспоминаний в груди что-то остро покалывает.

— Ну вот и всё, Ирина, — говорит Гордей. Его голос звучит сухо и приглушённо.

— Вот и всё, — киваю ему в ответ, а у самой что-то теснится под рёбрами и вдох полноценный сделать не получается.

Мы расходимся каждый к своей машине. Он выезжает с парковки первым, а я ещё какое-то время просто сижу в машине. Не чувствую уверенности в руках, чтобы взяться за руль. Сердце грохочет, ноги ослабели.