Как побитая псина, я сижу на полу в холодной по всем фронтам
комнате и сплевываю кровь. Правый глаз затек, вторым тоже слабо
вижу, а ребра ноют и горят.
Сломали.
Этот факт я готов признать, но они не сломали меня — и никогда
не сломают в принципе.
Хер им всем. Всем! Всем…
- Говорят…у тебя фамилия Грозный? - слышу тихий голос со стороны
двери душевой, ухмыляюсь.
Пришли добивать? Ну попробуйте. Я просто так не сдамся. До конца
стоять буду.
Даже не смотря на то, что прилагаю все усилия, чтобы вглядеться
в темноту, а о том, чтобы подняться, пока речи идти в принципе не
может.
Кажется, я теряю фокус.
Вижу только «обширную», темную фигуру.
Плевать. Подойдет ближе — буду драться. Отдам все, но больше не
позволю себя нагнуть. До последнего вдоха буду сражаться за то, что
от меня осталось.
- Грозовой, - с ухмылкой поправляю, подчеркивая свои намерения,
а в ответ тишина.
Слышу, как где-то капает настырный кран, который видал, в
теории, времена получше. А может и нет? В этой богом забытой дыре
вряд ли когда-то стояло что-то новое.
Новые люди — явление более частое. Я вот себя прошлого будто
потерял на полу умывальника, потому что почти его не помню. После
такого «посвящения» в ряды «полосатых», наверно, неудивительно. У
меня явно сотрясение, а может что и похуже. Хотя вряд ли хуже, раз
я способен еще планировать последнюю атаку и ухмыляться, да? А еще
слышать. Очень остро слышать, кстати. Вот о чем говорят, когда
рассказывают про внезапное усиление чувств? Хм, интересный эффект.
Лишаешься одного из пяти — четыре активизируются автоматически.
Со слухом, кажется, разобрались, а что насчет остального?
Втягиваю носом спертый, тяжелый воздух, который неприятно липнет и
оседает в легких, улавливаю аромат хорошего мыла.
Я отлично помню аромат хорошего мыла. Так она всегда пахла.
Резкая боль сотрясает мозг, и дело не только во все-таки
сломанных ребер, о нет. На это, по сути своей, плевать с высокой
колокольни, а вот в области сердца действительно адское ощущение.
Все мои физические травмы не идут ни в какое сравнение с тем, что
происходит у меня в груди.
Там мясорубка.
Чертова мясорубка. Из-за одной проклятой бабы, которую надо было
обходить стороной, а я, как дурак, шел в противоположную.
Почему я никого не слушал? Друзья часто говорили:
«Грозный, лучше журавль в небе, чем Синица в руках.»
Хохмили. Весело очень. Мне тоже было весело. Я отмахивался с
улыбкой и говорил, что-то вроде:
«Не надо завидовать…»
Потому что знал: каждый мечтает оказаться на моем месте рядом с
такой, как она. Рядом с такими, как она, редко удается оказаться
таким, как я, чтобы вы понимали.
Это птица совершенно иного полета, не похожая ни на кого, сказка
и мечта, сошедшая с Олимпа. Яркая звезда. Самая большая — солнце. А
я, дурак, забыл, что к солнцу близко приближаться равно смерть. Или
не забыл? Я хорошо помню, как наши отношения развивались, и если
раньше в глазах друзей действительно горела зависть, вскоре она
сменилась беспокойством.
«Вы совсем разные, Вань. Посмотри на нее: принцесса на
горошине, твою мать! Все ей не так!»
О да…Василисе все «было не так». Она любила, чтобы
«по-особенному», чтобы так, как привыкла, а я этого не видел.
Точнее как? Видел в ней глубокое и не признавал, что, по сути
своей, она мельче лужи перед домом. Я даже с самым близким другом
подрался, защищая ее честь!
Мне же плевать было! Идиот, готовый гореть, тогда чего сейчас
жалуюсь? Меня все предупреждали: херово кончится. Вы не пара. Ее
семья вам не позволит вместе быть, и ты огребешь! Не она! Ты! Ты за
все платить будешь, она ведь ни за что платить не привыкла! Эта
девчонка от благ своих ради тебя никогда не откажется!
А я продолжал переть напролом. Ну и? Пер? Вот куда меня это
«напролом» завело.
