Расплата за ошибку - Таша Таирова

       Сергей Кожевников поднял голову и посмотрел на знакомое здание. Ну вот, он вроде бы как и дома, а в то же время и в госпитале.      

  – Ой, извините, пожалуйста, – мимо него прошмыгнула молоденькая медсестричка. Незнакомая, наверное, новенькая.      

 Сколько он не был здесь? Почти три года, многое изменилось. Вот и окна другие, клумбы горят осенними цветами, а кустарники перед корпусом уже краснеют. Сергей поднял сумку и уверенно зашёл в распахнувшиеся двери. Он свернул за угол и остановился перед кабинетом. Хм, всё возвращается на круги своя, как говорится. Недаром при выписке Женька сказал: «Не прощаюсь, всё равно рано или поздно встретимся». Кожевников вдохнул и постучал в дверь.      

  – Войдите, – раздался глухой голос друга.     

  – Разрешите, товарищ полковник?      

 Евгений Петрович Шторгин, врач-хирург, поднял голову от бумаг и внимательно осмотрел своего старинного пациента и друга. Так, стоит сам, видимых ран нет, улыбается. Значит, не всё так страшно.

  – Ну и где ты, Сергей Иванович, собираешься провести эти недели? – Шторгин откинулся на спинку кресла и вновь оценивающе оглядел Кожевникова. – Опять будешь мотаться туда-сюда из дома или всё-таки полежишь в отделении?      

 Кожевников аккуратно опустил сумку на пол, что не укрылось от взгляда хирурга, руку-то он берёг.

 – Пока побуду в отделении, если ты не против. – Шторгин хмыкнул и качнул головой. – А потом посмотрим. В любом случае, домой попасть надо бы. Хоть чихнуть там, что ли.      

 – Евгений Петрович, – дверь распахнулась и в кабинет вошла высокая темноволосая женщина в белоснежном халате. – Здравствуйте, – мимоходом кивнула она стоящему офицеру, – подпишите рапорта и требования в аптеку.     

  Кожевников оглянулся и подвинул стул, сел и прикрыл глаза. Устал. И рана-то пустяковая, но никак не заживёт. И болит, зараза. Шторгин что-то подписывал, мельком глядя на бумаги, а Кожевников сквозь опущенные ресницы смотрел на стоящую рядом с ним женщину. Красивая, молодая, ноги длинные, плечи широковаты, наверное, спортом серьёзно занимается, выносливая, наверное. С такой можно и…      

 – Ольга Иосиповна, будьте добры полковнику Кожевникову приготовить палату, думаю, двадцать вторая подойдёт. И предупредите Татьяну в перевязочной, что я сам посмотрю его. Минут через десять.      

 – Ясно, сделаем. Что-то еще?     

 – Да. Поменьше вопросов и побольше дела.     

 Женщина подняла брови и теперь уже внимательно пригляделась к сидящему Кожевникову, затем кивнула и быстро вышла.      

 – Кстати, к тебе это не имеет отношения, понятно? Поменьше дел мне тут, а художественный свист твой никто отменить не сможет. Девчонки у меня молоденькие, а ты уже в годах, тебе понятно? И не курить мне! Узнаю, выпишу на хер за нарушение больничного режима!      

 – Ты чего завёлся, Евгений Петрович? Я же ничего ещё не сказал и не сделал, а ты уже… – Кожевников поднялся и с усмешкой глянул на врача.      

  – Я тебя предупредил? Предупредил. А теперь иди в палату, потом сразу в перевязочную. Документы оставь, болезный, – Шторгин встал, обошёл стол и обнял Сергея, слегка похлопывая того по плечу. – Ну, здравствуй. Я рад видеть тебя живым, а раны твои мы быстро отремонтируем. Шуруй в палату и сразу на перевязку. Помнишь, где что?      

 Кожевников кивнул и вышел. Он шёл по знакомому коридору и замечал перемены. Многое изменилось, как-то светлее стало, картины появились, телевизор в холле, лёгкие шторы на окнах, мебель современная, а вот и его палата и… он успел поймать её, крепко прижав к себе, спасая от падения. Халат, шапочка на уровне его носа, аромат кофе и корицы.      

  – Осторожнее, девочка, – усмехнулся Сергей и замер, глядя в серые как у него глаза. Он слышал, что так бывает, но никогда не верил, что это может случиться с ним. Она не говорила ни слова, только смотрела, приоткрыв пухлые губы, а Кожевников вдруг увидел её под собой, стонущую и умоляющую о любви. Он сглотнул и разжал руки. Девушка сделал шаг назад и тихо прошептала: