Рабыня. Подчинись нам - Рин Рууд

— А ты еще, мать твою, кто такая?

От зычного низкого голоса я вздрагиваю и втягиваю голову в плечи не в силах отвернуться от обзорного окна гостевых покоев.

Мой взгляд устремлен через толстое и пронизанное защитной энергией стекло на мертвую планету Атерию, на орбите которой застряла наша станция “Аталантис”.

— Глухая, что ли?

Сквозь бурые разводы пыльных облаков я вижу пустыни, высохшие русла рек, что змеятся по серым долинам шрамами на коже Атерии, черные пятна мертвых лесов и далекие развалины городов. Это Валионор. Северный континент, который умер последним.

— Крошка, ты слышишь меня?

До него буквально сгнил западный Ахинорей. Он не высох, а сгнил. Официальная причина отравленных водоемов, мутаций, живой плесени и агрессивного грибка — вредные выбросы.

— Нам что глухую сучку отправили?

Я выдыхаю, и от моего выдоха стекло становится на секунду мутным.

— Лишь бы язык был на месте.

Я ежусь. Одно их бурых облаков над Валинором вспыхивает красной молнией, и на западной части континента закручивается несколько вихрей. Сколько людей погибло в таких разрушительных ураганах? Тысячи!

— А ты только об одном.

— А о чем мне еще? Тут тоска зеленая.

До Ахинорея задохнулась Алфирея. Кислород в воздухе снизился до критического уровня, и постепенно смерть захватила все государства и все города этого некогда плодородного континента.

Люди покидали Атерию несколькими волнами. Сначала эвакуировались на ближайшие станции, а после расселялись в разные уголки Вселенной. Где принимали, туда и летели.

Часть таких эвакуаций закончилась плачевно. Многие угодили в рабства, другие просто не долетели.

А последняя волна беженцев застряла на орбитальной станции “Аталантис”. Среди них оказалась моя мама, которая в момент прибытия на станцию была беременная мной на последнем месяце.

— Когда с тобой говорят, — сильная и тяжелая рука грубым рывком за плечо разворачивает меня от окна, — надо отвечать.

Я опять невольно вздрагиваю. Поднимаю загнанный взгляд.

Пронзительные карие, почти черные глаза и надменный излом густых и четких бровей.

Волевой подбородок, резкие и высокие скулы. Темные короткие волосы немного растрепаны.

Большой и мощный. Черная форма с серебряными вставками и треугольным значком коалиции на груди обтянула его грудные мышцы, руки и, кажется, вот-вот разойдется по швам.

Сглатываю.

Напряженный, будто готов схватить меня и разбить мою голову о стекло обзорного окна.

— Вот это у тебя фантазии, — кривит губы, и в уголках рта залегают жесткие и надменные складки. — И часто тебя головой об обзорные окна бьют?

Взгляд у него холодный и пронизывающий, как тонкий клинок, который медленно входит в мой мозг.

Он читает мои мысли. Я должна оборвать зрительный контакт, опустить взгляд или хотя бы зажмурится, но я сейчас даже вздох не могу сделать.

Я буквально оцепенела, как кролик перед голодным удавом.

— Не удавом, — ухмыляется и наклоняется, — а перед голодным волком, детка.

Щурится. Его аура давит волю. Я аж физически ощущаю, как мой мозг будто плавится под его прямым и тяжелым взглядом.

По спине бежит искра холодного страха. Сердце замедляет ход, а после резко ускоряется и аж подпрыгивает, когда мрачное лицо растягивается в новой ухмылке:

Напряжение нарастает.

Карие глаза в обрамлении густых черных ресниц вспыхивают желтым огнем, и в мозгу отпечатывается тихий и строгий приказ:

— Дыши.

Глубокий вдох обжигает легкие. Меня ведет в сторону, а после я под волной слабости головокружения оседаю на пол. Опираюсь руками о холодный стальной пол, и судорожно дышу через рот, уставившись на носки тяжелых ботинок, к которым прилипла пыль.

— Дыши, детка, — ладонь в кожаной перчатке касается моей головы и небрежно поглаживает меня, пропуская волосы через пальцы. — Умеешь надолго задерживать дыхание. Одобряю. Это полезный навык для сучек.