Прости меня - Анна Мишина

Кручу бокал с игристым в руках и безжалостно кусаю губу. Надо было дома остаться. Придумать что-нибудь. Голова, давление, зуб, в конце концов… Когда немного за тридцать, то ни у кого даже сомнений не возникнет в правдивости этой отмазки.

Надо было именно так и поступить. И не пришлось бы вот так сидеть. Вроде и не одна, но в полном одиночестве.

Еще и Ритка не пришла. А я рассчитывала на ее общество.

Вздох сожаления невольно вырывается.

Разглядываю устало когда-то молодых активных и улыбчивых ребят. Сейчас же это взрослые люди. Кто располнел, кто очки надел. У кого-то семеро по лавкам, кто-то живностью обзавелся. У одних съемное жилье, у других покупка второй-третьей недвижимости. Кто-то в бизнесе шарит, а кто-то, вон, как Леха Агапкин, квасит. Хотя наврал всем с три короба, что все у него хорошо. Да вот только в нашем небольшом городке ничего не утаить. Жена ушла, детей забрала. Из-за этого и пьет. А жаль парня. Ведь отличником был.

Эх… проза жизни.

Снова окидываю присутствующих скучающим взглядом.

Грустно.

– А Горецкий-то где? – кто-то все-таки вспоминает про общего одноклассника.

Давлюсь, не вовремя сделав глоток.

– Ну ты чего? – раздается рядом голос мужа. – Постучать по спине?

– Нет, – прочищаю горло. – Все хорошо.

– Климовы?

Вместе с Димой поворачиваемся на голос.

– Вы же дружили, – не отстает Катя Симонова. Это теперь не Катька-вертихвостка, а Екатерина Дмитриевна. По-другому и язык не повернется назвать.

Смотрю на нее и удивляюсь, как с годами меняются люди. Была ведь одной из первых красавиц в школе. Стройная блондинка, на которую залипали практически все парни. А теперь вот… расползлась после третьих родов, я ее и не узнала, когда увидела.

– И что? Он уехал, черт знает когда. С тех пор и не общались, – безразлично отвечает Дима.

Да… а Катька сохла по Горецкому. Как и многие другие.

Вздыхаю.

– Да и откуда ему знать о встрече? – басит Щукин.

Это надо было так раскачаться? Щупленький был. Санек. А теперь вон – не мужик, а медведь.

– А я ему писал, кстати. Нашел в соцсетях. Обещал приехать, – Маркин поглядывает на часы и пожимает плечами. – Может, не смог, – хмыкает и пожимает плечами. – Видели бы вы, как он изменился, – усмехается, стреляя взглядом в Симонову.

Та прищурилась и отвернулась.

От того, что Горецкий может здесь появиться, становится волнительно. Захотелось убежать в уборную, чтобы привести себя в порядок. Но тут же себя одергиваю. Глупости какие в голову лезут из-за играющих пузырьков в бокале.

Дура!

Закусываю щеку изнутри, чтобы отогнать непрошеные мысли.

Народ отвлекается наконец на общую тему, снова окунаясь в воспоминания.

Лидия Сергеевна, наш классный руководитель, раскрыла фотоальбом нашего класса. Подбираемся с Димой ближе к толпе, разглядывающих старые снимки.

– Смотри, Янка, – толкает меня в бок Маша. – Ты совсем не изменилась. Такая же худющая.

– Да ладно, – влезает муж. – Где надо округлилось, – целует меня в висок.

– Ой, заступничек, – фыркает одноклассница.

– Всем добрый вечер, – в гомон голосов врывается мужской.

Все отрываются от фотографий. И на мгновение повисает тишина.

– Опа, какие люди и без охраны, – чей-то голос из парней.

Кто-то присвистывает.

А я не хочу смотреть на него. Боюсь. Не его, нет. Своих ощущений. Но делать нечего.

Поднимаю взгляд и замираю.

Влад изменился. Возмужал. Очень. Был привлекательным, но худым и высоким, сейчас же вообще…он из той породы мужчин, кого возраст только красит.

Злюсь на него.

На себя.

Сколько прошло? Шестнадцать лет.

Отрываю взгляд, оглядывая присутствующих.

К нему подходят парни… “Девочки” захлопали ресницами, утяжеленными накладными, длинными до неприличия. Вздыхают.

Да, Горецкий разительно отличается от остальных. В основном парни обзавелись личными “подушками безопасности” в виде животов-животиков. Даже Димка слегка раздобрел. Но этого не сказать про Влада. На зависть присутствующим.