Проблемы гостя из Перу.
Сегодня
Казалось, но только казалось, картина висит неудачно. В конце вытянутого большого холла, почти под лестницей, в самом что ни на есть медвежьем углу. Однако, чем больше Эд стоял и смотрел на нее, тем отчетливее понимал задумку декоратора. Сама картина, довольно большое полотно в изысканной раме, при входе в дом сразу бросалась в глаза ярким пятном. Если подходить медленно, можно было даже принять ее за зеркало. На фоне ослепительно голубого неба с редкими перистыми облаками высилась фигура аккуратно одетого человека. Костюм, пальто, шляпа-котелок и яблоко, закрывающее лицо. Копия, Эд надеялся, что копия, знаменитой картины Рене Магритта «Сын человеческий». В солнечные дни любой мужчина, которому открыли двери холла мог поклясться, что видит свое отражение. В мягком вечернем освещении, как сейчас, картина оставалась единственным значительным источником света. Пройти мимо было невозможно.
Эд и шел мимо. Деловито, размеренно, как ходил всегда. И вот, уже десять минут стоял и всматривался в еле видимые черты неизвестного мужчины на картине. Интересно, прежде чем появилось яблоко художник написал лицо? Эд поверхностно знал творчество Магритта, но магический реализм мог подразумевать все, что угодно и он бы совершенно не удивился, окажись под яблоком лицо бабушки художника. Или автопортрет. Или кошка. Но что за выражение могло быть на этом лице? Может быть как у него сейчас, растерянное и даже равнодушное от пережитого шока. Испуганное?
Боковым зрением он отметил какое-то движение. К нему бесшумно приближалась темная высокая фигура. «Наверное Роджерс, дворецкий» – подумал Эд и ощутимо вздрогнул. Взгляд непроизвольно метнулся в сторону плотно закрытых дверей кабинета. Темная фигура наконец обрела выразительные черты дяди Сессила. Высокий, пожилой, грузный мужчина встал рядом с племянником.
– Что ты здесь стоишь, Эдмундо? – Устало спросил он.
Эд поморщился. Он не имел ничего против собственного имени, но в устах дяди, как и любого другого англичанина, оно звучало названием экзотической птицы, а не именем человеческим.
– Просто Эд, если вы не против, дядюшка. – Он пожал плечами. – Просто стою…
– Понимаю, понимаю… – Дядя понимающе покачал головой. – Такой шок для нас всех. И ты, только приехал, воссоединился с семьей, а тут такая трагедия. Понимаю. – Снова повторил он и снова покачал головой. – Но, впрочем, пойдем, надо ужинать. Даже в таких скорбных обстоятельствах необходимо подкрепиться.
Под мирный щебет пустых дядиных слов Эд позволил увлечь себя в столовую. Он брел в состоянии какой-то прострации, машинально отмечая очевидные, естественные вещи. Вот холл дядиного дома, большого поместья в живописном уголке Кента. Тяжелая входная дверь, массивная и резная. По левую руку двойные двери в столовую и старомодный гонг рядом. В него, вне зависимости от времени приема пищи, никто не ударял. Три страшненькие миниатюры на стене. Дальше начинается лестница под небольшим углом, с резными, частыми бортиками перилл. Под лестницей столик с телефоном, кресло и картина. По правую руку от входа – дверь в библиотеку. А следом – в небольшой уютный кабинет дяди, где на полу распростерлось тело дворецкого Роджерса, убитого пятью ударами ножа в грудь.
Тишину дома разорвал оглушительный звон. Эд пошатнулся. Дядя Сессил с удивлением смотрел на молоток от гонга, зажатый в собственной руке.
– Я не… – Бормотал он, слов было не разобрать. Но, кажется, гонг-прочищающий-мозги, это было то, что нужно.
Эд словно очнулся от забытья и впервые за почти два дня пребывания в этом доме, почувствовал себя уверенно. Он аккуратно освободил дядину руку от молотка, повесил его обратно и остановил раскачивающуюся тарелку.
