Пристрастное наблюдение - Николь Фенникс, Марта Солнечная

I

Я всегда была как все. Среднего роста, средняя по успеваемости, волосы темные средней длинны. У нас в детдоме я вообще не отличалась никакими признаками от других таких же брошенных детей. Я боялась громких звуков, агрессивных одноклассников и совершить ошибку. Любила рисовать и не выделяться. И если бы кто-то сказал, что у меня есть тайна, то любой просто рассмеялся. Но она у меня была.

Год назад я поступила в местный колледж. И готовилась вернуться в свою квартиру, оставшуюся мне после смерти бабушки и стоявшую запечатанной десять лет - все время моего детдомовского детства. В прошлом месяце мне исполнилось 18, а значит я теперь должна была жить сама.

- Стрижева, тебя Никулин вызывает, - я сидела за партой и даже вздрогнула, когда внезапно дверь аудитории открылась и показалась секретарь директора, - сразу после этой лекции иди!

Руки похолодели. Неужели мои документы готовы? Мне сразу отдадут ключи? Уже сегодня? Я не была в квартире столько лет, что там осталось, да и, вообще, как теперь жить на одну стипендию?

- Вячеслав Романович, к вам можно? - я осторожно постучалась.

- Заходи, Женя, - директор колледжа был лыс, грузен, неопрятен, но добр. Пожалуй единственный человек, которому искренне было все равно на своих студентов. Тихо - вот и ладно, план учебный выполняется - ну, славно-славно!

Он сидел в кресле задумавшись и смотрел сквозь меня. Сначала пожевал губу, покряхтел и, повернувшись ко мне всем корпусом, тихо начал:

- Евгения, - и я сразу напряглась, - тут дело такое. Ты ж мать не помнишь, наверное? - вздох тяжёлый и даже не смотрит на меня, - а она у тебя есть! Была. Вот неделю назад умерла. Авария… Вот…

- Я …, - растерялась совсем и горло запершило, - Меня… она оставила бабушке в три года, как папа умер. Я совсем не знаю ее. Видела один раз, когда в восемь лет в детдом распределяли, ну после бабушкиных похорон . Она документы какие-то приезжала подписывать. Так что да, я не помню…

Он опять помолчал. Да и слушал как-то невнимательно. Видно было, что он не все сказал, что только собирался с духом:

- Ты, в общем, к другим родственникам едешь. Забирают тебя, Стрижева, в Москву! - и Вячеслав Романович так значительно посмотрел на меня и даже палец указательный вверх поднял, гордясь произведённым эффектом, - Вот ключи от квартиры, вот тут выписки все твои.

Он пододвинул мне папку с бумагами и связку ключей на железном колечке. Даже улыбался теперь с явным облегчением. Добрый дядька. Переживал за плохие новости.

- Я не хочу ни к каким родственникам. У меня никого нет. Мне уже восемнадцать и меня уже не могут удочерить или под опеку. Меня никто никогда не навещал, - мысли потоком носились у меня в голове, даже лоб заломило.

- Пу-пу-пу… пу-пу, - подул в губы Вячеслав Романович, - А у неё - была. Семья - муж и сын остались. Хотят тебе помочь. Хорошая семья, обеспеченная, известная, даже, я бы так сказал… Вот, видишь, как получается. Матери была не нужна, а им нужна. Мир не без добрых людей, Евгения!

И он, забывшись, положил свою руку поверх моей. Я дернулась, но не вскрикнула, не увидев в его глазах ни малейшего намёка на что-то большее, чем простое желание успокоить. Аккуратно вытащила руку из-под его тёплой и влажной ладони. Он, кажется, все равно смутился и снова отвёл глаза.

- Пантелеев Сергей Михайлович - муж покойной. Просил все подготовить для твоего переезда, в кратчайшие сроки. Приедет к тебе сразу по адресу, - тут директор постучал по папке, - В шесть вечера. Тебя хочет в университет в Москву определить. Проживание, поддержка на первое время. Возможностей у него - во сколько! - и Вячеслав Романович широко развел руками и снова довольно посмотрел на меня, - Это твой шанс, Женечка! Знаешь, как говорят: дают - бери, а бьют - беги!