Primièra сanso - Марина Светлая (JK et Светлая)

Февраль 1185 года

Который день в Брабанте, не переставая, валил снег. Зима напоследок будто бы решила вволю напугать жителей маленького графства на севере Трезмона, где раскинулись от горизонта до горизонта черные горы с озерами Мирруар-о-фэ – природной границей королевства. Но жители Брабанта были привычны к высоким снегам и морозам. Боялись они только голода и запустения, к которому постепенно приходили их деревеньки.
Старый граф дю Вириль, правивший Брабантом последние двадцать пять лет, совершенно озяб и все требовал натопить пожарче, но в замок задували такие ветрища, что никакие очаги да шкуры не спасали. Он судорожно перебирал свитки, принесенные ему в это утро – ждал вестей из Святой земли, куда отправились его сыновья, чтобы прославить славный род дю Вирилей и вернуться домой, привезя с собой несметные богатства. Но вестей все не было. Зато привезли письмо от герцога де Жуайеза, не самого спокойного соседа, чье герцогство граничило с Брабантом на юге.
«Не иначе опять о Пэи-де-Марэ пишет!» - сердито размышлял граф, раздумывая над тем, как бы избавиться от проклятого болотистого края на меже их владений, но чтобы это не выглядело так, будто он сдался. Просто ему, в самом деле, ни к чему были эти болота. Ни под посевы не отдашь, ни животину на водопой не отведешь. А река в Брабанте чистейшая. Но Жуайезы вот уж сколько лет заявляли свои права на Пэи-де-Марэ, а дю Вирили из гордости отклоняли все притязания. Из гордости, но не от большого ума – так решил для себя старый граф. Впрочем, и он вот уже сколько лет не нарушал традиции. И бестолковая болотистая земля оставалась в пределах его владений.
Однако, развернув свиток с письмом герцога и прочитав первые же строки послания, граф Артур дю Вириль едва не уронил челюсть на пол.
- Dominus, gratias ago tibi! – воскликнул дю Вириль и вскочил с кресла, направившись в покои своей дочери Катрин, расположения которых он уже почти не помнил. Они встречались два раза в день: за завтраком и за ужином. Обедал граф обыкновенно в своих покоях. Они почти никогда ни о чем не говорили. И ровно никакой роли в жизнях друг друга не играли. Она не мешала ему, блюла честь графини дю Вириль и не доставляла хлопот. Этого графу было вполне довольно, чтобы терпеть ее в своем доме. И, хотя она так и не вышла замуж, хозяйка из нее была отменная. Он и не замечал ее усилий, но в замке все делалось вовремя и так, что ему почти никогда не приходилось браниться на слуг.
Все-таки отыскав нужную дверь в башне, где прежде жила его покойная жена, и которую теперь занимала Катрин, он без стука вошел и с порога сказал:
- Жуайез пишет мне. Я хочу, чтобы ты прочитала его послание и сказала, что думаешь об этом.
Убрав в сторону рукоделие, Катрин молча взяла у отца свиток и пробежала его глазами. В пространном письме, написанном изящным, хотя и несколько витиеватым слогом, герцог де Жуайез просил у графа Артура руки его дочери. Руки Катрин. При этом соглашаясь взять за ней лишь надоевшие не одному поколению дю Вирилей болота. Это было странным, но Катрин считала бы себя глупой уткой до конца своих дней, если бы не увидела выгоды от такого предложения. В свои девятнадцать лет она прекрасно отдавала себе отчет, что осталась старой девой и самая завидная ее участь – быть хозяйкой отцовского дома да молиться о его долгой жизни. В противном случае ее жизнь продолжится в монастырских стенах. Что для Катрин казалось равносильным смерти.
А потому упустить единственный выпавший случай уехать из опостылевшего Брабанта графиня дю Вириль не могла.
- Я думаю, отец, что вы должны дать согласие герцогу. Наконец-то вы избавитесь и от дочери, которая для вас только лишний рот, и от болот, за которые вам приходится платить налог, - ровным голосом проговорила Катрин.