Самаров не был в отпуске два года. Два года минуло и с того самого момента, когда за ним захлопнулись двери ЗАГСа, и он, свободный от совершенно проржавевших брачных оков, спокойный, с улыбкой на устах неспешно брёл по залитому августовским солнцем Коровинскому проезду в сторону Бескудникова бульвара. И все эти два сумасшедших года он мечтал не о тёплом, ласковом море и горячем песке пляжа, не о чистейшем воздухе и изумрудных лугах Кавказских или каких там иных гор. Самаров мечтал о рыбалке, он видел её во снах, просыпался по ночам от ощущений тяжести удилища, от ярости бьющейся на крючке рыбы… И вот, наконец, этот миг настал, он завтра едет на рыбалку.
Об этом пруде ему рассказал племянник Сергей, сын старшей сестры, девятнадцатилетний студент МВТУ, будущий инженер-ракетчик. Серёга неоднократно приезжал сюда летом со своей компанией мальчишек-однокурсников. Ставили палатки, натягивали между соснами сетку и целыми днями резались в волейбол, бегали окунуться в лениво текущую Протву, а потом на костре варили уху из уклейки и мелких окуньков, пели под гитару любимые песни и говорили, говорили, говорили… О ракетной технике, о новых достижениях в самолётостроении, успехах и поражениях России в научном и техническом противостоянии с Америкой, об уехавших за рубеж учёных, о будущей работе и, конечно, про любовь…
В среду вечером племянник без звонка приехал к Самарову в опустевшую квартиру. Опустевшую от тётки Кати (бывшей жены Самарова). Вернее сказать, от необъятного количества её одежды, обуви, коробок, коробочек, скатанных ковриков для фитнеса и всякого другого, непонятного обычному человеку. Самаров готовил ужин – яичницу с жареным хлебом.
– Дядечка, родимый, – запричитал Серёга, быстро вымыв руки, – не дай умереть с голоду бедному студенту.
– Бери тарелку, вилку с ножом и к столу, голодранец космический.
Голодранец был ростом за метр восемьдесят, с развитой как у всех волейболистов мускулатурой, и вечно голодный.
– Слушай, дядька, – в минуту очистив тарелку, басовито спросил племянник, – ты на выходные свободен?
– Пока вроде ничего плохого не планируется. Есть предложения?
– Есть. Помнишь, я тебе рассказывал, что наша команда постоянно выезжает побеситься на берегу Протвы неподалеку от Вереи?
– Помню. Что дальше?
– Я ведь знаю, как ты на рыбалку рвёшься.
– Дальше.
– Я там классный пруд нашёл. Вернее, это старица Протвы, соединенная с рекой узеньким ериком, так что вода в пруду чистая, не застойная. И самое удивительное, в пруду том вот такие караси клюют, – Серёга раздвинул ладони на полметра.
– Врёшь. Таких карасей не бывает.
– Ей-богу не вру! Ну, может, в два раза короче, но точно сковородный вариант. На прошлой неделе мы ведро натаскали.
– Опять врешь.
– Ну, может, и не ведро, но штук десять точно. Едем, дядька, не пожалеешь.
Самаров закурил, задумался. Грядущие выходные, если ничего не случится, и вправду ожидались свободными. Давно уже рядом нет Екатерины, ревниво относившейся к любым его отлучкам, а про рыбалку и слышать не желавшей. Семь лет, что они прожили вместе, ничего, кроме горького осадка в душе, не оставили. Ни детей, которых не желала супруга, считавшая их помехой в её фитнес-бизнесе, ни теплоты семейного уюта, ни воспоминаний о каких-нибудь счастливых моментах супружеской жизни… Ничего.
