«Сю-ю-юда-а-а! И-и-иди-и-и сю-ю-юда-а-а!» – Зов ворвался в мой сон, как ураган, и заставил ошеломлённо распахнуть глаза.
Свет уличных фонарей из окна помог осмотреться и облегчённо выдохнуть. Я лежал на кровати в спальне съёмной квартиры с уютно примостившейся сбоку подругой.
Вдруг мирно спящая на моём плече Машка резко отшатнулась и отвернулась к стене. Словно тоже по чьей-то указке во сне.
«Сю-ю-юда-а-а! И-и-иди-и-и сю-ю-юда-а-а!» – снова раздался в голове тягучий, как сироп, призыв. И на сей раз я узнал голос пробравшейся в голову беглянки.
– Марина? – невольно выдохнул в ответ, резко садясь на кровати.
Через мгновение опомнившись, запоздало зажал ладонью рот и покосился на ревнивую подругу. Но уткнувшаяся носом в стенку Терентьева продолжала мирно сопеть во сне, и мой незамеченный косяк остался без последствий.
«Сю-ю-юда-а-а! И-и-иди-и-и сю-ю-юда-а-а!» – Повторившийся настырный Маринкин призыв отозвался вдруг вспышками нарастающей боли в висках. Которая тут же бесследно исчезла, стоило мне подняться с кровати и начать одеваться.
Конечно, я старался двигаться как можно тише, дабы не разбудить спящую Машу. И, разумеется, несколько раз неуклюже шумнул в процессе: сперва сорвавшимся с носка и плюхнувшимся на пол ботинком, а следом оказавшейся чересчур трескучей, неразработанной молнией новой косухи. Но обычно чуткая подруга сегодня дрыхла, как мешком прибитая.
«Сю-ю-юда-а-а! И-и-иди-и-и сю-ю-юда-а-а!» – Очередной призыв вынудил сбежать из тёплой квартиры в морозную ночь и, забравшись в припаркованную недалеко от подъезда «мазду», запустить прогрев мотора.
Мелькнувшая было в голове здравая мысль отзвониться в офис и поставить в известность дежурного о начавшейся среди ночи ментальной атаке в прямом смысле слова была выжжена из мозга ослепительной вспышкой боли под аккомпанемент тягучего призыва: «Сю-ю-юда-а-а! И-и-иди-и-и сю-ю-юда-а-а!»
Стоило забыть об айфоне, и болючий пожар в висках начал постепенно затихать. И как-то сам собой тут же всплыл из ниоткуда в сознании адрес пункта назначения: незнакомый барбершоп примерно в трёх кварталах от моей съёмной хаты.
– Да иду, блин! Иду уже! – зашипел я, сплёвывая в салфетку кровь из прикушенного языка, и, раздражённо швырнув смятый белый комок под ноги, добавил уже без змеиного шипения: – Даже еду. Только погодь пять сек, пока мотор хоть чуток прогреется.
Будто услыхав мою просьбу, давление на гудящие виски полностью исчезло. И вскоре, заведя авто, я помчал на рандеву, столь оригинальным макаром назначенное бывшей союзницей…
Стремительный, как болид Формулы–1, спорткар по пустой ночной автостраде доставил меня к барбершопу примерно за минуту. Выбравшись из тачки, я растерянно уставился на тёмные стёкла двери и витрины явно запертого по ночному времени заведения. Но простоял так недолго. Из ступора меня почти сразу же вывел очередной тягучий призыв:
«Сю-ю-юда-а-а! И-и-иди-и-и сю-ю-юда-а-а!»
Не дожидаясь стимулирующего болезненного разряда по и так уже изрядно настрадавшимся вискам, я торопливо взбежал по высоким ступеням на крыльцо заведения и дёрнул за ручку стеклянной двери. С виду запертая, она легко поддалась моему напору, и, переступив порог, я оказался внутри просторного тёмного помещения.
Впрочем, проникающего через широкое панорамное окно (рядом с входной дверью) уличного света мне оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть в центральной части зала на полу две застывшие в лежачем положении смутные тени. Снизу угадывались очертания крупной мужской фигуры в армейском камуфляже, застывшей в зловещей чёрной луже (не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – это разлившаяся по полу кровь недавно зарезанной жертвы), а на спине покойника, уставившись на меня огромными багровыми глазищами, опираясь на острые локотки, по-кошачьи языком чистила увенчанные звериными когтищами хрупкие девичьи пальчики смертельно опасная обнажённая красотка.
