Мы, затаив дыхание, слушали страшный рассказ, и, когда он подошел к концу, кто-то воскликнул, что такими жуткими историями только и пугать гостей, собравшихся в сочельник у камина в старинном доме, и все дружно с этим согласились. И лишь немного спустя другой гость прервал воцарившееся молчание, заметив, что на его памяти это первый случай, когда столь зловещая тень явилась ребенку. Поясню, что в прозвучавшей истории речь шла о том, как в старинном доме, похожем на тот, где мы встречали Рождество, маленький мальчик увидел страшное привидение. В комнате вместе с ним спала мать, и малыш в ужасе разбудил ее, но едва она, прогнав его страхи и приласкав, уложила сына в постель, как и ее взору предстал призрак, напугавший бедное дитя. Именно последнее замечание об уникальности такого случая и побудило Дугласа – не тотчас, а несколько позже в тот же вечер – сделать признание, о любопытных последствиях которого я собираюсь поведать читателю. Тем временем кто-то вспомнил другую историю, правда, повествователь не блистал красноречием, и я заметил, что Дуглас его не слушает. Мне показалось, ему самому есть о чем рассказать, и я не ошибся в своих предположениях. Хотя ждать его рассказа пришлось два дня, но уже в тот первый вечер, прежде чем мы разошлись, Дуглас приподнял завесу над тем, что не давало ему покоя.
– Я совершенно согласен, что явление призрака – как бы вы ни объясняли этот феномен – совсем маленькому мальчику вносит в историю, рассказанную Гриффином, нечто особое. Насколько мне известно, это не первый случай, когда малое дитя оказывается вовлеченным в действие сверхъестественных сил. Если присутствие ребенка в подобных ситуациях само по себе нагнетает атмосферу страха, то что бы вы сказали, будь детей двое?
– Разумеется, мы сказали бы, что это вдвойне усиливает впечатление! – откликнулся кто-то из гостей. – И не преминули бы добавить, что жаждем услышать вашу историю.
Как сейчас вижу, Дуглас стоит перед камином спиной к огню, засунув руки в карманы, и смотрит сверху вниз на сидящего рядом собеседника.
– Я еще никому ее не рассказывал. Слишком она страшная.
Естественно, его тут же поспешили уверить, что чем страшнее, тем лучше. Наш друг обвел своих слушателей внимательным взглядом и с невозмутимостью искусного рассказчика, уверенного в успехе, продолжал:
– Мне не доводилось слышать ничего подобного. Эта история затмевает все известное мне в этом роде.
– Неужто настолько страшная? – спросил я.
Дуглас замялся, явно стараясь подобрать нужные слова и не находя их. Он провел рукой по глазам и поморщился чуть заметно.
– Жуткая, кровь стынет в жилах.
– О, как восхитительно! – воскликнула одна из дам.
Дуглас даже не взглянул на нее, его глаза были устремлены в мою сторону, но, казалось, он не видел меня, перед его внутренним взором вставали картины того, что сейчас вспомнилось ему.
– Это чудовищная история, омерзительная, полная ужаса и боли.
– Коли так, – сказал я, – усаживайтесь поудобнее и начинайте.
Дуглас поправил полено в камине и, погруженный в свои мысли, задумчиво глядел на пламя. Затем повернулся к нам.
– В данный момент это невозможно. Мне нужно послать в Лондон.
Раздались возгласы недовольства, посыпались упреки, но Дуглас все с тем же выражением сосредоточенности на лице объяснил:
– История, о которой идет речь, доверена бумаге, а рукопись заперта в ящике моего стола, откуда ее давным-давно не извлекали на свет. Я мог бы послать своему камердинеру ключ и записку с поручением. Он найдет пакет и пришлет его сюда.
