Последний воин - Владимир Лапушинский

© Владимир Лапушинский, 2025

ISBN 978-5-0067-0892-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Такой зимы жители Перелесья не видели давно. Снег падал густыми хлопьями с самого утра и, казалось, не собирался останавливаться. На деревьях под его тяжестью образовались тяжелые, сверкающие на солнце арки. Поля и леса, окружающие деревню, превратились в бескрайнюю белую равнину, в которой легко было потеряться даже взгляду.

В воздухе висела тишина, которую нарушал только скрип снега под редкими шагами. Улицы деревни выглядели будто сошедшими с открытки: маленькие деревянные дома, каждый из которых окутан дымом из труб, снежные сугробы почти до окон, и занесенные дороги, где не разглядеть следов повозок.

Каждую ночь холод становился острее. Когда пробивалась луна, Перелесье утопало в ее мягком голубоватом свете, от чего казалось, что зима приобрела собственное волшебство.

Но было в этой зиме что-то тревожное. Казалось, что вместе со снегом на землю опустилась какая-то тайна. Жители чувствовали ее, но не знали, откуда ждать разъяснения.

И в этом безмолвии, среди серебристых снегов и ледяных ночей, что-то неуловимо менялось.

Зима пробралась в каждый уголок. Лесные тропы исчезли под снежными завалами, а река, покрытая толстой коркой льда, стала безмолвной. Лишь редкие птицы, окутанные пухом, перелетали с дерева на дерево, будто проверяя, не принесла ли стужа еще большего безмолвия.

Юноша сидел на низкой деревянной скамье возле старой печи, от которой исходило мягкое, живое тепло. Его лицо, освещенное пляшущими языками пламени, казалось задумчивым и сосредоточенным. Тени от огня играли на его щеках и подбородке, делая черты лица то резче, то мягче, словно сама зима пыталась прочитать его мысли через этот танец света и тени.

Он слегка наклонился вперед, подперев подбородок ладонью, а локоть уперев в колено.

Глаза юноши смотрели на огонь, но, казалось, видели что-то другое, не здесь и не сейчас. Взгляд был глубокий, погруженный в размышления, как будто в огненной пляске он искал ответы на вопросы, которые не мог задать вслух. Временами он моргал, словно пробуждаясь от коротких видений, которые подбрасывали ему языки пламени.

Его дыхание было размеренным, почти неслышным. На губах застыла слабая тень улыбки, горькая или теплая – понять было невозможно.

В тишине комнаты треск дров в печи звучал особенно громко. Каждый щелчок казался юноше важным, почти значительным, как будто огонь тоже хотел рассказать ему свою историю – о тепле, о времени, о жизни среди зимнего безмолвия.

В другом углу избы, чуть в стороне от печного тепла, сидела женщина преклонных лет. Ее фигура была согнута долгими годами труда, но в ее движениях все еще чувствовалась удивительная точность и плавность. Она сидела на низком табурете, склонившись над прялкой, что стояла перед ней. Ее морщинистые руки, сильные и ловкие, привычно тянули нитку, которая выходила ровной и гладкой, словно зима сама подарила ей это мастерство.

Свет от огня едва доставал до ее лица, освещая лишь часть головы. Седые волосы, собранные в аккуратный пучок, отражали отблески пламени, как иней в лунную ночь. Ее глаза, серые и мудрые, скрытые под тонкой сеткой морщин, были направлены на прялку, но в их глубине пряталось что-то большее – спокойствие человека, пережившего многое, и таинственное знание о жизни, которое она не спешила раскрывать.

Пальцы женщины неутомимо двигались, но вдруг замерли. Она подняла голову, чтобы посмотреть на юношу. Ее взгляд, внимательный и чуть прищуренный, словно хотел прочитать его мысли или понять, что кроется за его молчанием. Она будто знала то, что еще не раскрылось самому юноше, и это знание делало ее молчание особенно значительным.