Послание из страны Ос
Когда встали часы
В это очень трудно поверить, почти невозможно. И не знаю, сможете вы, или нет, но я вам расскажу свою историю. И это вы уж сами решайте, за кого вы меня примите: за самого отъявленного вруна, или за самого счастливого мальчишку, которому повезло выпутаться из переделки, в которую и поверить-то нельзя.
В общем, дело было так..
Я проснулся как обычно на каникулах, часов в десять. Нет, я проснулся, конечно, гораздо раньше, просто вставать не хотелось. На даче у меня так всегда, потому что уж больно хорошо лежать в кровати в комнате на чердаке и слушать, как жужжат осы в гнезде, прямо под самой крышей. Солнце в окно светит – красота.. Бабушка называет меня романтичным лентяем, когда я ей рассказываю о том, как мне нравится слушать ос, или дождь, или ветер, или еще что-нибудь, лежа в кровати. Но я, конечно, не лентяй, и уж тем более не романтичный, просто я люблю слушать утренние звуки на своем чердаке. Что тут такого? В тот день осы как будто жужжали сильнее обычного. И что-то в их жужжании меня насторожило: на передний план выступало все время прерывистое жужжание одной осы, оно было какое-то грозно-повелительное, и весь осиный хор вторил ей еще с большей силой. И громким оно было до жути. Я слушал звуки осиного роя, и как-то неспокойно было у меня на душе, вот хоть верьте, хоть нет, тревога какая-то у меня появилась. Но ненадолго.
Сладко-масленый запах бабушкиных оладушек, которые она пекла на завтрак внизу, отвлек меня, и я вылез из кровати. Поглядел в окно. За яблоневыми ветками проглядывал дорога. Никого не было. Солнечное спокойное июльское утро. Благодать, одним словом, как бы сказала бабушка. Я быстро оделся, как в армии. Мы с дедом всегда наперегонки одевались. Я уже в пять лет за минуту натягивал на себя и колготки, и свитер, а сейчас мне почти девять, так уж что и говорить, теперь я, наверное, одеваюсь секунд за двадцать, дедушка был бы доволен. Он умер, мой дед. Разбился на машине. Ехал по трассе, никого не трогал, а ему навстречу выехала газель. В ней было четверо, и все живы остались, а моего деда больше нет. Я часто его вспоминаю, моего деда, почти каждый день. Мы с ним были друзьями. Так вот, думаю, он бы сказал мне: «Молодец, Миха», если бы увидел, как я быстро одеваюсь, как в армии.
Я открыл дверь, вышел на балкон, чтобы по лестнице спуститься вниз, и посмотрел на осиное гнездо, оно как раз находилось теперь над моей головой. То, что я увидел, было, по меньшей мере, странно. Осы вились над крышей. Их было в несколько раз больше, чем обычно, ну то есть, я хочу сказать, что я никогда не видел около улья такое количество этих жужжалок. И самое главное, они выстроились каким-то удивительным образом. Не как это у них принято, эдаким вытянутым шаром, а совсем наоборот. На этот раз они образовали круг, довольно большой, в середине которого можно было очень четко различить крест из все тех же желто-черных насекомых. Я остолбенел, потому что ужасно странно это выглядело. Жужжали они все так же, какая-то оса выбилась у них там в лидеры, солировала, но какая именно, я понять не мог, как ни всматривался. Я постоял на балконе минут пять. Ничего не происходило. Странно выстроенный осиный рой все так же висел над крышей, форма его не менялась. Я спустился вниз, может, подумал, не так уж этот крест все-таки удивителен. Может, в конце концов, у них, у ос, сегодня праздник какой, или еще что.
На веранде на круглом столе дымились бабушкины оладьи, я так и облизнулся, люблю их, сил нет, да еще с клубничным вареньем!
Буля! – позвал я бабушку.
Она не ответила. Я зову ее булей, так уж повелось, и пусть кому-то покажется, что это по-детски слишком, как этому Вадьке Рудину из соседнего дома, мне все равно. Я знаю, бабушке нравится, что я так ее называю, поэтому не перестану ни за что. Что мне сложно что ли булей называть, раз ей приятно? Тем более, по правде, мне и самому нравится. «Буля» – нежно, по-моему, кто-то скажет, по-девчоночьи, а я плевать на это хотел.
