Утро началось привычно – с
прилетевшего в голову топора. Ну, почти. Он воткнулся в бревенчатую
стену в паре сантиметров от моей щеки, глухим стуком напомнив, в
каком прекрасном новом мире я с недавних пор живу.
Я сонно скосила глаз на потертую
рукоять, вернула на стойку кружку с напитком, который наливала себе
в тот момент, и мрачно оглядела притихший зал.
Каждый местный знал, что в Последней
таверне можно все. Гульбанить всю ночь, бить друг другу морды, даже
крушить мебель и бить посуду, хотя последнее – если ты готов потом
отработать на кухне. Чего делать ни в коем случае нельзя, если тебе
дорога жизнь, это нападать на простых посетителей, трогать
помощников хозяйки и раздражать по утрам ее саму.
А именно это только что и
произошло.
– Кто? – просто спросила я, щурясь в
зал.
На дворе стояла середина зимы, и
солнце еще не взошло над горами, а большинство свеч уже прогорело.
В таверне висел густой сумрак, смешавшийся с чадом от камина, в
котором всю ночь что-то жарилось или кипятилось. Однако виновника
«сюрприза», едва не раскроившего мне череп, было видно сразу. Пьяно
пошатываясь, он опирался одной рукой на стол, а второй пытался
достать поясной нож.
Лицо буяна оказалось незнакомым.
Ничего удивительного – завсегдатаи Последней таверны часто
менялись. Было несколько жителей из соседнего городка, которые
заглядывали пропустить кружку-другую, но в основном посетители
представляли собой весьма разношерстную компанию. Встречались и
разбойники, знавшие, что им здесь ничего не будет, и отчаянные
путники, желавшие пересечь горы, и авантюристы-старатели, которые
надеялись добыть в окрестностях драгоценные магические
кристаллы.
В Последней таверне принимали всех.
Она не зря так называлась – впереди на многие и многие лиги не было
больше ни одного подобного заведения или постоялого двора.
Фактически мы находились на краю цивилизованного мира. Только здесь
многие могли получить приют, и я не считала себя вправе отказывать
путникам в тепле, а старателям – в возможности выпустить пар после
поисков магической жилы, зачастую оканчивавшихся неудачей.
Хотя иногда я подумывала, что на
ночь все же стоит всех отсюда выкидывать на мороз. А то спать
мешают, еще и топорами швыряются…
– Щас ты у меня за эти слова
ответишь! – не слыша меня, угрожал буян кому-то из собутыльников,
сидящих перед ним.
На их беду, на той же линии стояла
я. Прочистив горло, я уперла руки в бока и громко сказала:
– Эй ты, с ножом. За повреждение
стены с тебя пять шельденов.
Он поднял на меня налившиеся кровью
глаза.
– Да кто ты такая вообще?
– Заткнись, придурок! Это же Лара! –
зашипели откуда-то сбоку. – Хозяйка Последней таверны!
– Да мне по…
Мне надоело слушать. Взмах рукой – и
весьма удивленный буян пролетел через весь зал, сбивая головой
стулья и лавки и собирая спиной всю натоптанную за ночь грязь. Вот,
можно сказать, и полы немного помыты…
Бугай врезался во входную дверь и
затих.
– Кто с ним пьет? – спросила я,
рывком вытаскивая топор из стены. – Шельдены за царапину теперь
причитаются с вас.
– Да, Лара, – покорно ответили из
сумрака.
Сразу же зазвенели медные
монетки.
– Отлично, – я бросила топор на
полку под стойкой и, зевнув, вернулась к кружке с
пробудиловкой.
После первого же глотка сбилось
дыхание, а в глазах заплясали огни. Да, это не кофе, но тоже
действует неплохо…
– Пробудиловки еще кому-нибудь
заварить? – бросила я в зал, как только отдышалась.
В ответ раздалась пара усталых
голосов. Стоило вырубить главного бузилу, как жизнь начала
возвращаться в таверну: вновь зазвучали тихие разговоры, застучали
ложки по мискам. Два моих помощника – брат и сестра пятнадцати и
семнадцати лет – отмерли и принялись опять разносить еду и убирать
грязную посуду.
