Я брела от метро домой почти не видя
дороги, спотыкаясь и загребая своими новенькими модными ботиночками
ту кашу, что в Москве называется снегом. Перемешанный грязный снег
с разными реагентами и просто солью, с добавками от автомобилей -
бензином, соляркой и маслами. Зима в этом году, на удивление, была
снежной, и снег выпал достаточно рано, аж в начале декабря. Что
стало шоком для коммунальных служб. В груди жгло, клокотало от
невыплаканных слез, но глаза были сухие. Обидно было невыносимо. За
что же так со мною? Нет, я понимаю, что я далеко не красавица и не
являюсь "мечтой хрустальною" какого-нибудь бизнесмена-миллиардера,
который разглядит во мне свой идеал, но я всё-таки женщина. Пусть и
не первой молодости. Я сглотнула ещё раз, унимая горечь и соль в
горле от того, что не могла заплакать. Как закаменела там, в офисе,
так и ходила по этажам огромного здания с сухими, ничего не
выражающими глазами и выпрямленной до доскообразного состояния
спиной (впрочем, с моей фигурой это совсем несложно).
Так и ехала домой в метро, толкалась
на выходе, брела по сугробам к себе домой. Удобнее перехватив
коробку со своими вещами из офиса, быстрее зашагала к уже
различимому родимому подъезду. Какой идиот придумал, что при
увольнении сотрудник должен собрать свои вещи в коробку -
непонятно, ведь в сумку же удобнее? Но мы следуем европейским
стандартам и тащим эти дурацкие коробки, потом швыряем их красивым
жестом на заднее сиденье машины, садимся на водительское кресло и,
включив зажигание, уносимся на авто в даль голубую. А у меня машины
нет и швырять эту проклятую коробку мне некуда. Даль, правда есть,
но вряд ли голубая. Подойдя ближе к своему подъезду, я от досады
сцепила крепче зубы и сделала не просто каменное лицо, а
железобетонное! Ибо шла я домой во внеурочное время, и
бабки-кумушки из нашего подъезда и двух соседних "паслись" на двух
лавочках, которые остались только возле нас. Остальные, под
горестные вопли бабок, выдрал и утащил все в ту же даль
бессердечный ЖЭК. Под соусом реконструкции и облагораживания нашего
двора.
Придерживая норовящую упасть
проклятую коробку и нашаривая рукой в кармане пуховика ключи, не
глядя на старух, кивнула им всем сразу и прошествовала мимо них.
Прямо как через строй со шпицрутенами. Спину жгло от любопытных
взглядов и явственно слышались шепотки:
- Чегой-то Лизка не вовремя домой
идёт? Вон, какую коробищу тащит! Видно, накупила всего, а где такие
деньжищи берет? Проститутка, видать! Точно, Петровна с первого
подъезда говорила, проституткой она в бане работает! Во,
уработалась, едва идёт!
Тяжеленная металлическая дверь
подъезда грохнула, закрываясь тугой пружиной, едва не поддав мне по
зад... ну, в общем, по тому, что должно быть практически у каждой
женщины, а у меня только теоретически. Ещё пролет до лифта,
приехавшая громыхающая сетчатая коробка вознесла меня на мой шестой
этаж, родная дверь, и вот я дома.
Уронила коробку на пол в прихожей и,
не раздеваясь, сама тут же приземлилась на пол, не включая свет.
Ревела я долго и со вкусом, захлебываясь, подвывая, икая, растирая
сопли и валяясь по полу, как неразумная детсадовка. Пока не пришел
Федька. Сев возле меня на пол копилкой, он вначале внимательно
осмотрел меня и неожиданно громко, басовито мявкнул.
Да, все верно, Федька - это мой кот.
Эта здоровенная беспородная полосатая сволочь, наглая до
невозможности, отъевшаяся на хозяйских харчах, но корча при этом из
себя независимую личность и не желавшая отзываться ни на какое имя,
кроме как на "Фиодор". Вот именно так, просто "Федор" не прокатит.
Тем более банальное "кис-кис". На него тогда сразу нападает
удивительная глухота. А ведь когда-то, два года назад, я вытащила
его из помойки совсем крохой, поздней осенью, он от голода и холода
уже и мяукать не мог, только разевал беззвучно розовый ротишко и
таращил голубые глазенки. И вот на тебе, вырастила на свою
голову.
