Подсолнух - Ирина Воробей

В книге могут встречаться упоминания ЛГБТ (как шутки, оскорбления персонажа другими персонажами или ошибочное принятие другими персонажами персонажа за представителя ЛГБТ, которым персонаж не является). Данные упоминания не являются пропагандой ЛГБТ.

Первое время Татьяна побаивалась появления матери. Прислушивалась к каждому шороху, ловила любую речь в зоне слышимости и наблюдала за коридором, по которому сновали люди. Она сидела на полке, положив локти на квадратный стол, и озиралась по вагону, боясь наткнуться взглядом на знакомую фигуру, но это были только страхи. Мать, скорее всего, не начала и подозревать о побеге. Но каждый раз девушка все равно вздыхала с глубоким облегчением, когда прохожий оказывался другим пассажиром или проводником. Тогда она отворачивалась к окну, за которым мельтешили кроны деревьев. Сплошная зеленая полоса стремилась назад, а поезд нес Татьяну вперед. Оставалось только упиваться свободой.

В вагоне стоял гул, такой, будто вагон переполнен под завязку, но примерно четверть мест пустовала. До этого Татьяна не ездила в плацкарте, потому что мать предпочитала путешествовать с комфортом, но она много слышала шуток и легенд. Личные наблюдения не соответствовали тем россказням. Все оказалось цивильно и спокойно.

На следующей остановке через пару минут после начала движения поезда на койку рядом с грохотом приземлилась девушка-подросток, бросив рюкзак на пол перед собой. Татьяна вздрогнула от неожиданности. Она думала, что до самой Москвы будет ехать одна в своем открытом купе.

Девчонка встряхнула неаккуратно подстриженными сине-зелеными волосами и издала бурлящий звук наподобие того, каким извозчики пару столетий назад останавливали лошадей. На правом широком плече красовалось корявое солнышко, словно его старательно рисовал маленький ребенок, а не профессиональный тату-мастер. Она имела пухлые руки, широкие бедра и большую для ее возраста грудь, откровенно выпирающую из-под тонкой майки с логотипом малоизвестной Татьяне музыкальной группы. Подошвами красных кроссовок, в которых она без стеснения легла на койку, девчонка уперлась в матрас.

– Фу, чуть не опоздала, – пояснила, будто попутчица ждала разъяснений, и замахала телефоном в лицо как веером.

В отличие от коммуникабельной матери Татьяна не умела заводить непринужденные транспортные беседы, равно как и поддерживать их. Повезло, что для собеседницы это не было проблемой.

– Опоздала бы, пришлось бы билеты перекупать, а у папы деньги закончились. Так бы я у него и осталась, – рассказывала девчонка, смеясь в потолок, то есть в дно верхней койки. – Мать бы тогда нас обоих убила. Она меня и так не пощадит. Наверное, поэтому я и не хотела возвращаться.

Татьяна с сочувствием на нее посмотрела.

– Да мне не впервой, переживу, – попутчица села, сложив руки на столе.

Телефон она сунула в передний карман бридж и закрыла его на молнию. Татьяна проследила за ним взглядом и, вернувшись к лицу, поинтересовалась:

– А почему ты не можешь остаться с отцом?

Соседка сдвинула линию губ вверх и в сторону.

– У папы денег нет и постоянной работы, чтобы меня содержать, – глаза убежали к окну, за которым вид совершенно не изменился.

Сосны, березы, ели и разные кустарники сливались в изгородь на обочине дороги. Казалось, сейчас в мире существовал только локомотив и рассеченные им две половины леса.

– Я тоже от мамы сбежала, – вздохнула Татьяна, опустив взгляд на стол.

– И твои в разводе?

Девчонка впилась в нее глазами. Татьяна не смогла определить, что за взгляд это был: сочувствующий, жалеющий или злорадный, а, может быть, включающий в себя все и сразу. Было заметно, что ей развал семьи дался непросто.