Ветер ли старое имя развеял?
Нет мне дороги в мой брошенный край…
Если увидеть пытаешься издали, -
Не разглядишь меня…
Друг мой,
Прощай!
(Рабиндранат Тагор «Последняя поэма»)
Как прекрасен этот мир
Сижу на куче песка во дворе и, сопя, рою пальцами яму. На дворе жарко, но чем глубже, тем прохладнее.
– Оля-ля,– удивляюсь я, продолжая копать дальше.
Сбоку, под яблоней, лежит мой друг Дозор и, высунув язык, наблюдает. Дозор не такой как я, он большой ушастый, ходит на четырех ногах и иногда говорит «гав». Я тоже так умею.
Потом в яме начинает шевелиться песок, она обваливается, и я с удивлением таращу глаза – почему так? Не понимаю.
Дозор длинно зевает, закрывает свои, и опускает голову на лапы.
У! – недовольно говорю я, после чего на заднице съезжаю вниз.
Там встаю, поддергиваю сатиновые трусы и гляжу по сторонам, чем бы еще заняться.
Затененный деревьями, просторный двор у дома пуст (мама за ним копается в огороде), в дальнем конце лениво бродят куры с петухом. Им жарко.
Топая босыми ногами по теплой земле, я направляюсь к колонке у летней кухни, из которой тонкой струйкой льется вода, и подставляю под нее губы. Вода холодная и вкусная, мне приятно.
Потом, мазнув по лицу ладошкой, направляюсь к калитке. На улицу мне выходить нельзя, но через щели в воротах я часто ее рассматриваю. Видно немного, но все равно интересно. То пройдут какие-то незнакомые люди, то пробежит кошка или собака.
Вдруг я вижу, что запор на калитке приподнят. Недавно к нам заходила соседка и неплотно ее прикрыла. Когда ушла.
– А что если выйти? – думаю я, после чего воровато оглядываюсь.
Во дворе все то же самое: друг Дозор спит, куры с петухом ушли в сарай, мамы тоже не наблюдается.
Я тяну кованую рукоятку на себя и выскальзываю наружу.
Затем тихо прикрываю калитку и в восторге открываю рот.
Передо мной улица. Она в два конца, длинная и широкая. По обе стороны, за высокими заборами, беленые дома, перед ними высокие, до неба, деревья.
– Ва! – восхищенно говорю я, растягивая в улыбке губы. На улице я был когда-то давно, у папки на руках, но в тот раз она была белой и холодной.
Больше никаких мыслей в голове нет, вместо них работают ноги. Они выносят меня на середину, в теплую пыль и я с удовольствием шлепаю по ней вперед, туда, куда чуть опускается дорога. По ее обочинам зеленая трава, мне хорошо и хочется шагать дальше.
Ля-ля-ля, – довольно напеваю я, размахивая в такт руками.
Потом улица заканчивается, впереди открывается бескрайняя ширь, я в нерешительности останавливаюсь и сую в рот палец.
Такого никогда не видал, даже на картинках.
С одной стороны, вдали, высоченная красная гора, над которой висят вроде как белые подушки, с другой бесконечные головы неизвестных мне цветов, очень похожих на висящее в небе солнце.
А между ними та же дорога, но без домов, ей не видно края.
Внезапно сзади слышится какой-то скрип, я оглядываюсь.
Со стороны улицы ко мне подходит какой-то дядька и останавливается.
Он высокий как папка, но с белой головой и чем – то таким же под носом.
А еще у незнакомца одна нога, вместо второй деревяшка.
– Ты чей будешь, пацан? – наклоняется он ко мне.
Я морщу лоб, вспоминая, а потом глядя снизу вверх, отвечаю «мамкин».
– А куда идешь? – следует второй вопрос.
– О! – показываю я пальцем на уходящую вдаль дорогу.
– Все ясно,– шевелит дядька белыми волосами под носом. – Давай руку.
Я протягиваю ему ладонь, он берет ее в свою, и мы скрипим дальше вместе.
Вскоре гора остается позади, дорога опускается вниз, сбоку от нее, среди деревьев, большой дом каких я никогда не видел. Перед ним много цветов и лужайка с качелями, а на открытой веранде сидят какие-то тетки.
Мой спутник толкает рукой железную калитку, и мы идем по каменной дорожке туда.
