Правила поведения.
Мальчик, одетый по- семинарски, держа в одной руке мешок с вещами, а в другой – черного цвета форменную фуражку, осторожно толкнул дверь, вошел, и осмотрелся. Перед ним была большая комната, темноватая из-за старых, выцветших, неопределенного цвета обоев, с невысокими, узкими, но чистыми окнами, иконами в красном углу. Посреди комнаты стояли два ряда кроватей. На третьей, справа от входа, кровати сидел мальчик, другой, сидел «на корточках» перед ним на полу.
«Надо знакомиться. Смелее!» – подбодрил себя новый ученик, и робко сказал:
– Здравствуйте.
Старший, сидевший на кровати, подвернув под себя ногу, был смугл, черноволос и походил на цыгана. Он улыбнулся, блеснул белоснежными, будто фарфоровыми, зубами, и насмешливо посмотрел на вошедшего темно- желтыми большими глазами, яркими в свете, падавшем из окна. Словно третий глаз, по новичку прицелилась круглая небольшая родинка, мушкой сидевшая меж бровей. «Цыган» сказал: «Привет, проходи, располагайся!» и кивнул в сторону, по всей видимости, свободной кровати слева от себя. В то же самое время другой ученик, огненно-рыжий, пухлый, обляпанный неисчислимыми конопушками, увлеченно и сосредоточенно, ничуть не отвлекаясь на новенького, высунув и прикусив от любопытства и, наверное, даже от удовольствия, язык, втыкал здоровенную серую спицу подопытному в бедро.1
Испытуемый, будто бы не замечая этой экзекуции, продолжил знакомство.
– Я – Вадим. Этот вот пожар зовут Георгий, ещё с нами наш друг Иван, он урок повторно отвечает, должен скоро быть. А тебя как зовут?
– Алеша…
Сказал вошедший. Он растерялся. Он даже чуточку испугался, и сглотнул моментально загустевшую слюну вмиг высохшим шершавым языком.
Странный мальчик продолжил.
– Алеша? Что ж, как скажешь, тогда будешь Алеша. Но вот мы – Вадим, Георгий и Иван. Только так. Чего ты остолбенел? Располагайся, не тушуйся. Мы хорошие. Дружи с нами. Не пожалеешь!
Алеша подошел к указанной ему кровати, на которой рядом с подушкой, на потертом шерстяном одеяле, лежало серенькое, влажное постельное белье. Положив мешок с вещами под кровать, Алеша стал засовывать подушку в наволочку, искоса поглядывая на добровольную, как он понимал, пытку. Мальчик был даже не удивлен, нет, он не мог подобрать бы подходящего слова для своих чувств. Он был в замешательстве, он был ошеломлен, ошарашен, потрясен и даже нет, пожалуй, все, всё, всё это вместе только могло бы вместить его ощущения и мысли. Такое он видел впервые, и, даже, не слышал никогда о подобном. Никак, никак не ожидал он столкнуться с этаким опытом в первый же день в общежитии духовного училища.
Алеша, четырнадцатилетний мальчик, до последнего времени жил недалеко от Хабарова, на Дальнем Востоке. Менее полугода назад, под Порт-Артуром погиб его отец, полковой священник. Через месяц после этого у мамы случилось кровохарканье, доктор сказал, что это чахотка и что ей надо поменять климат. Вот мама и уехала с единственным сыном на свою родину, в центр России, в деревню, ютившуюся на берегу реки, недалеко от леса, верстах в ста от губернского города. Дорога далась маме тяжело и впрок ей переезд не пошел.
Им помогал дядя, брат мамы, служивший земским доктором где-то под Самарой. Он дал денег на ремонт родительского дома, оплачивал лечение мамы, и собственно, кормил и одевал их тоже он. Дядя советовал пойти Алеше учиться в светскую школу, но это выходило дорого, а духовная школа была бесплатной, к тому же ученик в ней находился на её содержании. Однако более всего на его появление в школе оказала влияние мама, очень хотевшая, чтобы Алеша пошел по духовной части. Алеша же не мог опечалить маму, которой становилось понемногу все хуже и хуже. Она худела, щеки её все более заливал нездоровый румянец, и кашель тряс иссохшую спину все чаще. Мама бодрилась, однако скрыть тревогу за сына не могла, или не хотела, пытаясь приготовить Алешу к сиротству. Алеша очень любил маму, собственно ради её утешения он выдержал тяжелый экзамен в училище, правда, чуть не провалив испытание, из-за того, что смог назвать только трех иудейских царей, так как готовился не по тому учебнику.2 Над ним сжалились, приняли, от этого он был благодарен всему миру, всем учителям и даже самим стенам училища, за то, что они выявили сострадание его мамочке.
