Первая любовь - Мари Князева

Я стою на берегу мелкой, но довольно бодро текущей речушки и утираю мокрое лицо грязным рукавом куртки. На дворе ноябрь, вода в Сотимке ледяная, и я просто молча стою в одном резиновом сапожке, глядя, как второй уплывает за поворот бережка, и реву. Это чудесные сапожки, розовые с блестяшками и изображением разноцветного единорога на голенище. У меня никогда раньше таких не было и, наверное, уже никогда не будет. Это был подарок от бабули за отлично оконченную четверть, случившийся потому, что она выиграла в лотерею. У мамы таких денег подавно нет, и максимум, что мне светит теперь - чёрные пластмассовые калоши из местного сельпо. Это разрывает моё юное восьмилетнее сердце на части.
Позже я узнаю, что бабуля сказала про лотерею больше в шутку, а ещё - чтобы я не клянчила у неё всякие глупости - и на самом деле деньги она копила постоянно, чтобы обеспечивать меня всем, что нужно, по мере необходимости. Но в тот момент - горе моё было безутешно.
- Ты чего ревёшь? - прозвучал незнакомый мальчишеский голос у меня над ухом так неожиданно, что я чуть не подпрыгнула и напрочь забыла плакать.
Оглянулась и с любопытством и возмущением оглядела парнишку примерно моих лет в драных грязных спортивных штанах с вытянутыми коленками и примерно такой же фешенебельной курточке. К слову, это был явно не утеплённый пуховик, а скорее ветровка, причём весьма древняя, вряд ли способная защитить ребёнка от пронизывающего ноябрьского ветра с реки, однако мальчик даже не ёжился - стоял спокойно, сунув руки в карманы растянутых штанов, и разглядывал меня с ленивым интересом. Закончив осмотр потёртыми, растрескавшимися кедами, я вдумалась в суть обращённого ко мне вопроса, и к горлу тут же снова подкатил комок. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зареветь, но при этом передать мальчику всю свою скорбь, я взвыла:
- У меня сапоог уплыыыл!
Его взгляд тут же скользнул куда надо - вниз по течению реки. Возможно, он даже заметил мелькнувший напоследок краешек розового резинового чуда - глаза его вспыхнули, и он вскрикнул:
- Не плачь, его ещё можно спасти! Побежали!
Он даже слегка дёрнул меня за плечо, но я ахнула и беспомощно взмахнула руками, тут же наступив необутой ногой в мягкий мокрый прибрежный ил.
- Чёрт, забыл! - ухмыльнулся мальчик и вдруг в мгновение ока скинул с себя древние кеды и поставил их передо мной, сам оказавшись чуть не по щиколотку в ледяной грязи.
- С ума сошёл! Простудишься! Заболеешь!
- Вот ещё! Я не девчонка какая-нибудь!
- Хоть бы один дал, второй-то у меня есть...
- И что мне толку с одного? Надевай и пошли, пока твой сапог в море не уплыл!
Я сняла грязный носок с одной ноги и послушно нацепила кеды, сразу ощутив, как в них мокро и грязно, но чувство благодарности за такой широкий жест не позволило мне сказать об этом вслух.
Мы бежали по берегу, чавкая грязью, и несмотря на то, что мне было жалко доброго мальчика, который шлёпал босиком по этому жуткому болоту, я не могла унять ликования в груди. Во-первых, я почему-то твёрдо уверовала в возможность спасения сапожка с единорогом. Во-вторых, мне было безумно приятно, что незнакомый человек принял такое участие в моих бедах - и это не говоря о том, что у меня вообще не было друзей в Филимоново, так как я приехала сюда впервые за долгое-долгое время, а общительностью не отличалась.
- А что, - кричала я, уже широко улыбаясь вместо того, чтобы плакать, - Сотимка в море впадает?
- Все же реки в море впадают! - орал мне в ответ мальчик, чуть поворачивая голову, но не снижая скорости.
- Так значит, тут рядом море?! - изумлённо вопила я. Самый большой фанат моря, из всех людей на свете. Была один раз, в четыре года, но забыть никак не могла.