Глава I.
Не получилось в этот раз
– Ася! Ничего не вышло! Он меня вспомнил… Вспомнил в последний момент, – Диана судорожно сжимала трубку телефона ледяными пальцами.
– А отец? Он живой? – Ася резко откинула пуховое одеяло и села на кровать.
– Жив… Они потребовали другое… Но он отказался. А ты что-то помнишь? Что он тебе говорил, когда меня уже, то есть вообще не было?
– Я не помню ничего…
– Они мне говорили…
– Что говорили?
– Что настоящая любовь заставит его вспомнить… Одно я знаю точно… он был хорошим человеком, если отказался.
– Подожди, дай проснуться, у нас четыре утра в Калифорнии. Я кофе сделаю и позвоню тебе по видеосвязи.
Лучи утреннего солнца настойчиво рассекали воздух, стараясь просочиться сквозь щель между двумя плотными занавесками. Татка довольно мурчала, развалившись на ламинате и изредка поглядывая на влюбленную парочку, спрятавшуюся от рассвета под тонкой простыней.
– Ой, морда наглая… – сонно пробурчала девушка, потягиваясь на надувном матрасе. – Богдаш, когда кровать купишь?
– Чего? – ее возлюбленный протер глаза, зевнул и закинул руки за голову, любуясь стройной фигурой своей подружки.
– У тебя в квартире только шторы, кресло, стол компьютерный с компьютером да матрас этот, – она поправила на себе перекрутившуюся мужскую футболку.
– У меня еще лоток Таткин, холодильник и кухонный гарнитур, – он захохотал и протянул руки к девушке.
– Иди ко мне, Вероник, поваляемся.
– Валяйся со своей незнакомкой! – она на цыпочках потопала в ванную комнату.
– Ты же знаешь, что она мне как сестра! – крикнул он, соскочив с постели. – Тем более без нее вон – Татки бы у меня не было. Да, Татка? Скажи спасибо моей выдуманной сестре.
– Ты точно ненормальный… Впрочем, как и все айтишники, – Вероника вышла из ванной в джинсах и кардигане и направилась к входной двери.
– Даже завтракать не будешь?
– Нет… Ты же знаешь, что он…
– Как хочешь. Я же тебя не жениться зову, а просто завтракать, – он потрепал ее рыжие волосы и чмокнул в щечку. – Даже курить не будешь?
– Ты же знаешь…
– Знаю, знаю, что он думает, что ты не куришь.
– Я брошу.
– Меня или его?
– Курить! – она торопливо обняла Богдана и открыла дверь. – Закрывайся.
Богдан натянул домашние шорты, футболку, которую Вероника оставила на полотенцесушителе, и вышел на балкон. Солнце давно встало, однако продолжало разливаться расплавленными золотыми пятнами по синеве холодного неба. Лучи света больно обжигали глаза, Богдан даже чихнул несколько раз из-за неприятного горячего зуда в носу. Тата нервно терлась об ноги хозяина, изредка попискивая своим тоненьким голосом.
Он вспомнил, как именно в такое раскаленное весеннее утро мать собрала их с братом Матвеем и навсегда ушла от отца. Этот поступок вызвал много пересудов среди соседей, которые, казалось, не замечали синяков на теле мальчишек, изможденного вида женщины и никогда не слышали детского плача и брани из нехорошей квартиры. Нехорошая квартира по определению не могла быть таковой, потому что глава семейства, в отличие от своих коллег по заводу, не злоупотреблял ни алкоголем, ни сигаретами, а в юности состоял в комсомоле. Он также часто был задумчив, но никто из знакомых не смел приставать к нему с расспросами, зная, насколько тому не повезло с женой, высасывающей из своего супруга все соки, насколько были избалованы дети, заставлявшие отца применять грубую физическую силу и почти каждый вечер после работы превращаться в монстра.
В тот день мать тащила на себе сонного трехлетнего Богдашку, пытаясь удержать на плече лямку сумки с нехитрыми пожитками. Матвей, которому на тот момент было около шести, периодически хватался за подол матери, иногда ей даже удавалось балансировать и на какое-то время давать старшему сыну руку. Они сели в поезд, направлявшийся в соседний городок, где ребят уже поджидала их бабушка со стороны матери. Запах табака в тамбуре, как и запах казенных простыней, навсегда стали для Богдана ассоциацией с безопасностью и свободой. Мать подала на развод уже летом, поэтому, когда осенью Матвей пошел в школу, в его личном деле красовалась характеристика «ребенок из неполной, но благополучной семьи».
