Не мертвый - Данта Игнис

Я открыл глаза. И едва удержал открытыми, ощущение, что в них насыпали по горсти песка. Я лежал на кровати и моргал, от рези слезы катились по щекам и впитывались в подушку. Пронзительно воняло лекарствами. Слегка повернул голову – больничная палата, из окна льется свет, но почему-то мне страшно. Не сразу понял отчего, просто пялился на обшарпанный потолок, пытаясь заставить мозг соображать. Мысли ползали ленивыми мухами, не желая шевелиться. Наконец, я понял откуда исходит страх – тело как будто чужое, руки ватные, а ноги занемели так, что их не чувствую. И тут на меня навалилась память!

Визг тормозов, удар, острый запах бензина и тошнотворный – крови. Темнота. В машине я был не один… Что с моей семьей?! Попытался вскочить, но удалось лишь приподняться, и я тут же рухнул назад на подушку. Новая попытка снова ничего не дала. Да что со мной? С десятого раза мне удалось, руки тряслись от неимоверного напряжения, будто я пару вагонов разгрузил, а не сел в кровати. Состояние ног начало пугать не на шутку, никакого тебе покалывания и возврата чувствительности… Я хрипло заорал:

– Есть тут вообще кто-нибудь?

За дверью слышались какие-то голоса, но далеко. И орать мне пришлось долго, русская больница это вам не курорт. Но когда ко мне заглянула молоденькая медсестричка, то перепугалась, словно увидела зомби. Позже я понял почему, когда позванный ею доктор рассказал что к чему.

У меня была жизнь. Ключевое слово – была. Кромешная тьма растянулась на три года, которые я овощем провалялся на больничной койке. Правда, я этих лет не заметил, в коме нет ощущения времени. Там ничего нет. Говорят, люди что-то в ней слышат – не правда. Там нет жизни и никаких ее атрибутов тоже нет. Ни звуков, ни запахов, ни памяти.

Боже мой, как же хорошо иногда ничего не помнить. Но я очнулся и вспомнил все. Захотел умереть, но мир плевал на мои хотелки. Родители и десятилетняя сестренка погибли в автомобильной аварии, а я навеки прикован к кровати. Мне с трудом удается шевелить руками – мышцы за время долго лежания атрофировались. Но это ничего, поправимо. А вот ходить я не смогу никогда, о чем любезно сообщил мне вежливый врач в ослепительно белом халате.

Веселенькая жизнь свалила на мою голову такую горку сюрпризов, что я, не раздумывая, решил сдаться и почить под ней. Но дурные люди вокруг почему-то не желали этого принять, продолжали лечить, кормить и тому подобные глупости. Я же мог думать только об одном: почему меня угораздило выжить в тот день? За что мне такое невезение? Принято считать, что любой жизнью надо дорожить, я не согласен. Когда жизнь становится адской штукой остается ее только проклинать. Я должен был умереть вместе с моей семьей.

Первый месяц в больнице я лежал и тупо смотрел перед собой, молчал. Думал, свихнусь, но и тут не свезло. Потом меня перевели в палату на шесть коек, соседи бесконечно трындели и лезли ко мне с идиотскими вопросами. Вы замечали, что люди вообще не затыкаются? То есть вообще никогда. А эта повадка топтаться медведем по ранам ближнего своего…

– А кто у тебя умер? Наденька сказала – все умерли. Бедняга…

Иногда я посылал их матом. Это всегда помогало, но потом они выписывались и появлялись новые, столь же жизнерадостные и любознательные, чтоб их.

Родственников у меня не осталось. Совсем никого. Но друг отца помог получить наследство и оформить инвалидность. Распродал кое-что из вещей родителей, по моей просьбе, в том числе, и машину матери. От отцовой-то мало что осталось… Через полгода я выписался из больницы и вернулся в квартиру, где жил раньше с родителями и сестрой. Худо-бедно наладил быт и погрузился в глубины отчаяния. Как будто вчера мне стукнуло восемнадцать, учеба, гулянки с друзьями до утра. Казалось, весь мир лежал у моих ног. Пока запланированный летний отпуск с семьей не превратился в кошмар. Теперь в мир я могу только выползти.