Дом наполнялся воздухом, тысячи запахов входили в него, когда отец с матерью после зимы раскрывали окна. Маленькая птичка в саду спрашивала: «Вить? Вить?» – и он знал от учительницы, что это была горихвостка.
Обрывки газеты лохматились по краям рамы, они шли в печку; тряпочки, присохшие за долгую зиму, снимали, складывали в мешочек: будут опять холода! Мама грела воду, чтобы стёкла получше отмылись, он строгал серое мыло. В какой-то год им с братом дали по окну, они сравнивали, у кого чище, и мутные разводы не уходили с его окна, сотрёшь в одном месте, глядь, снова кривые полосы, уже там, где их не было!
О мытье окон говорили заранее – что, мол, пора, в следующий выходной… Но у матери в выходной была стирка, а уж следующее воскресенье становилось днём окон, большим днём!
Старик помнил эту слаженность, эту общность, отцовы слова звучали для него и сейчас: «Не знаешь, как делать, – спроси и слушай, что говорят тебе». Он и внукам повторяет: «Не знаешь – слушай», – а те точно сами всё без него знают, доказывают один одному непонятное, в кухне спорят, и он приходит из своей комнаты сказать им: «Я слышу, я всё слышу!» – а ему в ответ отмахиваются, не руками – словами:
– А мы ничего секретного не говорим!
И бабка, жена, встревает:
– Они же не кричат! Им что, как приходят – вовсе не разговаривать?
А старику всё равно, как они обойдутся, станут ли открывать рот. Не хочет он слышать про то, что ему непонятно, – настырные звонкие голоса раздаются в доме, звонкие-звонкие, а не птицы. Старик бы хотел сейчас слушать птиц, раскроешь окно, а к тебе по имени: «Вить? Вить?»
– Окно надо помыть, – говорит старик домашним за ужином.
И тут бабка поддерживает его, упирает глаза во внучку:
– Леночка, как бы нам помыть окна? – точно речь идёт о сложнейшей задаче по физике или о школьном проекте «Наш город в пятнадцатом веке».
Леночку бесит, когда ей не говорят прямо: «Нужно сделать то и то», – а говорят экивоками: «Как бы нам?» И бабка видит её скрываемое раздражение и с ходу выкладывает приготовленный для спора аргумент:
– А то у меня сосуды, мне самой уже нельзя голову вот так задирать.
Всё верно. Бабке нельзя. И окна мыть Леночке. Их в этом году ещё не мыли. И кому, как не ей, живущей со стариками, этим заняться? Леночка возьмёт сухую салфетку, достанет стеклоочиститель, оставшийся с прошлого года. И раз-раз. Хуже всего, когда о мытье окон, или пола, или чего угодно приходится разговаривать. И бабушка напевно рассказывает, где что у неё болит, почему она не может всё сделать сама. Слушать всё это так долго, как раньше было долго – о том, что бабка могла бы всё сделать сама, но нет, внучка должна учиться тому и другому. Теперь, видно, считается, что она выучилась. И чтобы прекратить разговор, она отвечает:
– Хорошо. Я вымою в выходной.
И старики недовольны, что спор заканчивается, не начавшись. Дед наступает:
– Могла бы и сама догадаться. Почему не смотришь, что нужно сделать по дому?
В выходной Леночка встаёт раньше, чем в школу. Старики спят. Тихо-тихо выходит она в кухню. Дед появляется у неё за спиной, когда она брызгает на окно моющим средством. Он говорит: «Этим пользоваться нельзя. От этого портится резиновая прокладка. Сделай мыльный раствор. Окна требуется протирать мыльной тряпкой и после смывать мыло водой. И дальше уже сухой тряпочкой…»
Лена ахает: «Это же на целый день!» – и дед соглашается: «А ты как думала?» Леночка спорит: «Но я не могу мыть окна весь день», – и дед не понимает, как это она не может. Он слаб и не может ударить кулаком по столу или топнуть ногой. Он думал, что станет показывать внучке, где ещё остались разводы, и ласково, тихо говорить: «А отойди-ка, посмотри от дверей – и сама увидишь».
