Мой огненный пёс Семаргл - Снегова Анна

Москва,

Пятница, 26 октября

- Слышал, у тебя скоро появится Хвост?

- Да. Бесит.

- Почему?

- А что хорошего? Двадцать четыре часа в сутки таскаться с какой-то незнакомой девчонкой! Она к тому же младше меня на год.

- Тём, ты же помнишь, зачем это? Какие будут последствия, если ты откажешься? Не для тебя — для неё.

- То-то и оно, иначе я бы никогда в жизни не согласился.

- А вообще, это же всего на две недели. Как-нибудь перетерпишь.

- Слушай, Стас, а у тебя с Хвостом вроде неплохие отношения. Он тебя, по-моему, даже не раздражает. Как ты так умудрился? А ведь этого Хвоста прицепили к тебе на постоянной основе. Если бы я так попал — точно плюнул бы на всё, развернулся и уехал домой. Какими бы последствиями не пугали.

- Да не ври хоть сам себе — никуда бы ты не уехал. В отличие от меня, бессовестного, тебя твоя совесть крепко держит за горло. Это как голос - или есть, или нету. Если нету, то можешь, конечно, петь, но слушать тебя будет без смеха только шампунь в ванной. А если есть — то хоть затыкай себя наглухо пробкой, где-то внутри какая-то жилка станет дрожать, не давать покоя.... А мне с моим Хвостом повезло, наверное, просто. Олежка парень мировой — тихий, спокойный, незаметный. Сидит себе за книжками день-деньской, и не видно его, и не слышно.

- Да уж. Тебе легко говорить. А ну как мне попадётся какая-нибудь безмозглая болтушка, которая будет сутками по телефону трындеть? Я ж повешусь!

- Хм... Если ждешь от меня сочувствия — не дождёшься. Мне бы твои проблемы! Так, ладно, давай-ка шаг ускорим. Скоро темнеть начнет, тени стали гуще. Мне уже как-то стрёмно на них наступать.

- Пока безопасно. Я их чую за километр. Навьи еще не скоро посмеют выползти.

Двое семнадцатилетних юношей медленно брели по аллее. Один - высокий и темноволосый, хмурый, с внимательным взглядом карих глаз. Другой — пониже ростом, худощавый смазливый блондин. Заходящее солнце роняло последние лучи на осыпающийся, уютно шуршащий сквер. Они мягко золотили листву, но гасли резко, будто залетели ненароком в черную дыру, стоило им упасть на тени меж деревьев. Тени пульсировали и едва заметно отставали от движения ветвей на ветру.

Суббота, 27 октября

Это случилось на исходе первой недели, за которую Кира научилась бояться любых водных поверхностей, включая чашки с чаем. Лужи она тоже теперь обходила стороной, особенно те из них, что выглядели как провал в небо. Мерно покачивающиеся в них облака в любой момент могли смениться картиной куда менее умиротворенной.

Возвращая мысленно оторванные листы календаря, Кира уже с трудом могла поверить, что понедельник начинался как обычно.

Привычная до скрипа зубов, облепленная мокрым листопадом Москва. Обычное утро ученицы десятого класса – щуплой ботанички в очках и с толстой тёмной косой. Застенчивой романтичной девчонки шестнадцати лет от роду.

Она мчалась в туалет, пытаясь удержать жгучий поток слёз. Учитель за её спиной монотонно отчитывал хулигана под дружный смех аудитории. Сегодня у Антона новая идея — набросал ей за шиворот шелухи от семечек.

В туалете, отделанном надколотой белой плиткой, было пусто и холодно. Сильно дуло из распахнутой форточки. Кира открыла воду и оперлась обеими руками о края раковины — стала просто смотреть, как в сливе образуется прозрачный водоворот. Слёзы крупными горячими каплями срывались с ресниц и падали вниз. Там смешивались с водой, что пахла хлоркой и невезением, и утекали куда-то в бесконечность. Можно было надеяться, что горечь слёз смоет горечь с души, но так почему-то не получалось. Странная тоска заставляла плечи поникнуть. Обида? Одиночество? Беспомощность? Злость на себя за то, что никак не хватает смелости дать отпор? Пожалуй, всё сразу.