Мой личный шеф - Надежда Мельникова

— А что скажет наш заслуженный и глубокоуважаемый педагог по вокально-хоровым дисциплинам?

— Я скажу, что это полнейшая чушь.

Подняв глаза, натыкаюсь на хищный взгляд настоящего брутального самца, рядом с которым любая женщина почувствует себя нежной и ранимой. Как же хорошо, что наше с директором прошлое меня давно не волнует и поросло бурьяном.

Пожимаю плечами. Смотрю на шефа. Он стоит в противоположном конце стола. Опершись руками на большой деревянный стол и закатав рукава белоснежной рубашки, высокий и широкоплечий брюнет с чуть удлинёнными, убранными назад волосами, не сводит с меня внимательного взгляда.

— Ну вы как всегда, Виолетта Валерьевна.

— Стараюсь, Марат Русланович. И, честно говоря, не вижу смысла в ещё одной велосипедной парковке. Кстати, почему мы, обычные педагоги, должны это обсуждать?

— Ну какая ж вы у нас обычная? Вы у нас тут самая заслуженная.

— О, даже так. Тогда давайте ещё шкаф на первом этаже обсудим. Мне он, например, не нравится. Старшеклассники ленятся тянуться к крючкам, в итоге просто кидают куртки на дно.

— Хорошо. — Касается директор своей модной бороды, повторяющей форму лица.

Стрижет он её с плавным переходом: линии на щеках более чёткие, но контраст создаётся за счёт активной и бурной растительности снизу. Шеф придерживается всегда одной и той же идеальной для себя длины. Так он выглядит ещё более мужественным и привлекательным.

— Но вернёмся к нашим баранам. Значит, вам, Виолетта Валерьевна, наплевать на свалку из велосипедов возле забора?

— Нет. Но мне кажется, в музыкальную школу вполне можно дойти пешком или добраться на общественном транспорте. И вообще, какое отношение имею я к вашим самокатам?

— Ваш хор неоднократно становился лауреатом различных республиканских, и городских фестивалей, конкурсов. Много раз представлял наше учреждение за рубежом.

— Поэтому я должна решить, где дети должны оставлять свои ходунки и беговелы?

Директор прищуривается. Властно скрещивает руки на груди. Ткань рубашки обтягивает его мощный рельефный торс и крепкие руки. Они у него шикарные. С крупными венами. Запястья покрыты густыми тёмными волосами. А загорелая кожа кажется ещё более смуглой, контрастируя со светлой тканью. Женская часть учительского состава дружно попадала в обморок, когда его увидела.

Марату Руслановичу моя шутка совсем не нравится, ему почему-то совершенно не весело. Может, не узнал? Хотя вряд ли.

— Все должны принимать активное участие в работе коллектива, а не прикрываться узкими должностными обязанностями. Вы, Виолетта Валерьевна, не исключение. Отсиживаться в углу малодушно.

— А полы в холле первого этажа не надо мыть? Просто если есть такая необходимость, ради коллектива разумеется, то я обязана вас предупредить, глубокоуважаемый Марат Русланович, что у меня дичайшая аллергия на некоторые моющие средства. Хотелось бы подробнее обсудить этот вопрос. Я думаю, никому из нас не нужно, чтобы меня раздуло, как воздушный шарик, и я погибла смертью храбрых в застенках нашего чудесного учреждения.

Все снова смеются. А я приподнимаю правую бровь, упорно глядя ему прямо в глаза.

— Ты как с ним разговариваешь? — Толкает меня локтем коллега, руководитель ансамбля, она в шоке. — Ты знаешь, кто это?

Начальство убивает меня взглядом, но спасает его оживший телефон.

— Конечно. Это наш новый директор. Марат Русланович Султанов.

— Вот именно. Очень важный человек. Он за границей стажировался, на него в нашем департаменте просто молятся. А очередь из невест аж заворачивается за угол.

Сажусь вполоборота к приятельнице и шепчу ей прямо в лицо:

— А ещё семь лет назад он бросил меня у алтаря. Беременную.

Валя охает, прижав руки к лицу:

— Да ты что? Султанов? Наш Султанов? Какой ужас!