“Мы стоим в твоей ванной. Выключен свет, возле зеркала горит
пара свечей, их дрожащий отблеск отражается от стен и потолка.
Тепло и влажно, ванна только что наполнилась, вода еще колышется, и
вместе с ней колышется облако пены.
Мы стоим лицом друг к другу. Я стягиваю с тебя черную футболку,
ты с меня — бежевую майку. Затем помогаем друг другу избавиться от
джинсов. Внешне я остаюсь совершенно спокойной, хотя это полная
противоположность тому, что я чувствую. Я предвкушаю, жажду, я хочу
тебя так сильно, что замечаю, как у меня дрожат пальцы, когда я
очень медленно стягиваю со своего плеча бретельку лифчика…”
— Ника, завтракать! — раздается за дверью, и я аж подпрыгиваю в
кресле.
Закрываю вкладку “гугл-док” и запрыгиваю в кровать под
одеяло.
Сердце колотится, будто я совершаю преступление. Хотя, если
знать мою семью, то, в целом, так оно и есть. Гордость
мамы-интеллигентки, лучшая выпускница гуманитарного факультета,
подающая надежды писательница, чей рассказ об умирающей собаке
получил престижную молодежную премию, — я просто не могу писать
эротические книги. Но пишу. Если хоть кто-то в семье узнает об
этом, меня сожгут как ведьму.
Послушная дочка, образцовая ученица, исполнительная сотрудница.
И что в итоге? Мне двадцать четыре, я до сих пор живу с мамой,
дверь моей детской комнаты не запирается, а на аренду квартиры
зарплаты не хватает. Эротическая проза — отчаянная попытка
заработать на жизнь, ведь мои рассказы никому не нужны. Но лучше
так, чем уволиться из издательства и найти “работу получше”, о чем
постоянно твердит мама. Я не представляю свою жизнь без текстов,
без книг. Отнимите это — и меня не станет.
— И-и-ду-у! — Делаю вид, что потягиваюсь, и при этом чувствую,
как сознание ускользает — я не спала всю ночь. И вот как еще
просуществовать восемь часов рабочего дня?
Прохладный душ. Чашка кофе вприкуску с банановым блинчиком. Не
люблю вкус теплого банана — проглатываю последний кусок, почти не
прожевав.
Мама — высокая яркая брюнетка, курит у открытого окна. Она всю
жизнь проработала в театре художником-декоратором, а выглядит,
будто актриса. В молодости за ней полтруппы бегало, но она
влюбилась в залетного, гастролирующего. Я ее бледная копия:
невысокая худая шатенка, только глаза у нас одинаковые — большие,
зеленые.
Натягиваю первые попавшиеся джинсы и белую блузку, стягиваю
волосы в хвост и несусь на остановку. Восемь утра, а уже так тепло!
Хотя до лета еще неделя.
Слава богу, успеваю запрыгнуть в автобус. До офиса мне ехать
двадцать минут, обычно все это время я читаю бумажную книгу —
обожаю ощущать страницы подушечками пальцев, — но сегодня все мысли
о новой рукописи, о моем литературном эксперименте.
Писать эротику — это совсем не то же самое, что писать об
умирающей собаке. Своего пуделя Пикуля я знала наизусть, помнила
каждое пятнышко на его шерсти, понимала значение каждого оттенка
его взгляда, а того мужчину, который в новой книге забирается со
мной, то есть с героиней, в ванну, я вижу только в общих чертах,
как отражение в запотевшем зеркале.
Меня очень волнует, что я не могу представить его лицо.
Воображение без труда рисует загорелые, подкачанные руки, широкую
грудную клетку, пресс, конечно, с кубиками, но не очень заметными,
не как у бодибилдера. Мой герой должен заниматься какой-то
умственной работой, а не только зависать в тренажерном зале. Качки
не кажутся мне сексуальными…
Ой! Моя остановка!
Проталкиваясь локтями, вызвав на себя пару проклятий,
вываливаюсь из двери автобуса.
Издательство “Белый берег” находится в квартале от остановки.
Оно — мое любимое гнездышко, моя уютная норка. У меня добрый
понимающий директор, ему уже за семьдесят. Коллеги, пусть и старше
меня в два раза, мне почти как родные. Здесь чувствую себя на своем
месте: работаю с рукописями, помогаю появляться книгам на свет. Я
первая дышу их запахом — свежей типографской краской, перелистываю
склеенные, кажется, еще теплые, странички… Я не готова этим
жертвовать. Более того, я готова многим пожертвовать, чтобы этот
мир так и оставался моим. Маме не понять.
