Подростковая проза.
Теги: детская литература.
Возрастной рейтинг: 12+ 16+
Муса МУРАТАЛИЕВ
ПРИКЛЮЧЕНИЕ МОЛОДОГО ТЫНАРА
ПОВЕСТЬ
…Жил на свете молодой тынар1.
И никто его не знал: совсем тот молоденький был.
Только-только мать выпихнула птенца из гнезда, отправляя в первый полет, и пролететь-то соколенок успел всего ничего, до сучка ближайшей сосны, а посмотрел оттуда вверх и он уже чужой.
Соколиха потом изо всех сил стала выпихивать другого птенца, но тот покидать гнезда упорно не желал.
Отец нахохлился, сидя на краю свитой из прутьев корзинки, строгий, но безучастный, а молоденький видел и слышал возню матери и брата.
Ему захотелось вернуться в родное гнездо – сдержался и нахохлился тоже.
Все равно соколиха не дала бы ему приблизиться, вылетела бы навстречу отогнать подальше.
Сын стал чужим для нее.
Молодой тынар полдня так и просидел на той сосне.
И все следил за тем, как бестолково возилась мать, уже чужая, и младший брат, тоже будто чужой.
Наконец отцу, видно, надоела эта возня: резким взмахом крыльев он взмыл вверх, так что гнездо заходило ходуном, и завис на мгновение прямо над молоденьким, что сидел на сосновом суку.
Пронзительно глянул, призывно.
Легкость отцовского взлета, проворность и быстрота – был рядом, а вон уже там, над шатром сосны, вон уже удаляется за деревья – удивили.
И молоденькому захотелось так же, без натуги, взметнуться и полететь.
Он напружинился, съежился весь, как обычно делала перед взлетом мать, но остался на месте, вцепился в сучок – ведь никто не подтолкнул, его на сей раз.
Неожиданно для себя вдруг расцепил когти-пальцы, а когда начал падать вниз, крылья сами раскрылись, и он почувствовал нужную опору в воздухе.
Летит!..
Быстро ощутил он и неудобство от неуправляемого полета, тяжелым вдруг стало тело.
Испугавшись наплывающей в глаза землей, устремился опять к сосне.
Вот тут можно сесть.
А как?
Подобрать все перья, и маховые, и кроющие, вытянуть их вдоль тела, сжаться – так всегда делала мать, когда возвращалась с добычей к птенцам и садилась на край гнезда, так и сын ее сделал.
Вышло легко и просто.
Опустил обе лапы на ветку, растопырил пальцы, ощутил подушечками пальцев холодок сосновых игл.
Ай! Все вокруг покатилось куда-то вниз.
Замахал, замахал крыльями соколенок и сообразил, что веточка оказалась слишком тонкой для него.
Никто еще не учил его выбирать ветку по себе, а теперь ветку.
Молоденький отпустил ненадежную опору, перемахнул на сухой обломанный сучок, что торчал прямо из ствола.
Подушечки пальцев под нетвердыми еще коготками почувствовали гладкую твердость сучка.
Точно прутья в родном – нет, чужом уже – в гнезде.
Тяжесть тела сучок выдерживал, и молоденький успокоился.
Надо лететь за отцом, но кто же его подтолкнет?
Не зная, как быть, соколенок замешкался, хоть глаза уже горели нетерпением.
Хотелось видеть отца в воздухе, лететь рядом – крыло в крыло.
Да сейчас-то отец вон, где, дальнею точкой виден.
Разве его догонишь, не зная всех премудростей полета?
Тут и оттолкнуться – совсем не пустяк…
От стыда и отчаяния соколенок заскользил было вниз, но крылья, будто сами собой раскрылись.
Он летит, он летит!
Все, оказывается, просто: падай и взлетай, падай и взлетай, поднимайся.
И еще долго будет он падать, чтобы взлететь…
Отца он, конечно, не догнал, а к матери не захотел, возвращаться.
В первый самостоятельный день каждый недолгий полет сменялся длительным, в несколько часов, отдыхом.
С ветки новых деревьев осматривался молоденький, приходил в себя.
Бояться ему было некого, да он и не знал страха.
Есть ему пока тоже не хотелось: еще утром, с первыми лучами солнца, мать скормила птенцам целого зайчонка.
Длинноухий отчаянно пищал, трепыхался, но удрать не мог: мать не выпускала буяна из своих когтей, а клюв до поры до времени в дело не пускала – братья-близнецы должны были покончить с зайчонком сами.
