Мое новогоднее (не) счастье - Елена Львова

Я не люблю возвращаться в прошлое. Но, как это часто бывает, оно само находит меня — тихое, укромное, укутанное снегом и морозом. Сейчас я делаю исключение: белый джип уверенно везет меня по заснеженным дорогам к месту, где все начиналось. Уральский городок, в котором я вырос, в этот зимний день кажется чем-то вроде открытки — небольшие деревянные дома, покрытые толстым слоем снега, сугробы на улицах, и редкие прохожие, одетые в толстые шубы. Все это так же неизменно, как и мои родители.

Я останавливаюсь у старого знакомого дома — аккуратного, уютного, который всегда казался мне слишком маленьким. Мама выбегает встречать меня, едва я открываю дверь машины. Она бросается ко мне, обнимая, несмотря на мороз и холодный ветер.

— Вадик! Ты же замерзнешь! Зачем без шапки-то вышел? — ее лицо светится радостью, а в руках — полотенце, чтобы убрать снег с моих плеч.

— Мама, ну что ты, я всего лишь вышел из машины, — улыбаюсь, слегка потирая руки, чтобы согреться.

Отец, как всегда, сдержан. Он выходит на порог, складывает руки на груди и только кивает:

— Ну, приехал, наконец. Мать все глаза проглядела. Пойдем в дом, там тепло."

Здесь я снова просто Вадик, сын своих родителей, не имеющий ничего общего с миллиардным бизнесом, сделками и финансовыми отчетами. Здесь нет места давлению мегаполиса. Дом полон тепла, запахов пирогов и детских воспоминаний. Я вхожу в него, словно в другой мир — тот, в котором снова становлюсь мальчишкой.

За ужином мы обсуждаем разные пустяки. Отец интересуется новостями и подначивает меня на тему политики, которую я терпеть не могу. Мать расспрашивает про работу, и я привычно рассказываю, что моя "институтская жизнь" протекает без особых изменений. Я знаю, что отец гордится тем, что его сын — профессор. Это ложь, но ложь, которую я готов поддерживать ради спокойствия родителей.

— Ну что, Вадь, студенты тебя уважают? Все так же тебя слушают? — с интересом спрашивает мать, подливая мне чаю.

Я чувствую легкую неловкость. Натянуто улыбаюсь и киваю.

— Да, мам. Все так же. Молодежь, конечно, сейчас сложная, но стараюсь найти к ним подход. Главное, чтобы интерес был, ну и дисциплина.

Отец скептически прищуривается и подает голос:

— Дисциплина-то это да, я всегда говорил, что тебя в педагогический надо было отправить. Тогда не слушал меня, а теперь, глядишь, профессором стал. Видишь, как жизнь повернулась.

Я только вздыхаю, чувствуя, как еще одна волна неловкости накатывает. Хочу что-то сказать, но лишь киваю, стараясь перевести разговор на другую тему.

— Ну, а как зарплата-то? Профессорам сейчас, говорят, неплохо платят, — продолжает отец с гордостью.

— Эээ... Да, пап, вполне достойно, — натянуто улыбаюсь я. В мыслях мелькает ирония: если бы они знали, насколько "достойно" я зарабатываю на самом деле. Эта ложь режет меня, но что-то подсказывает, что так лучше — пусть родители продолжают жить в своем мире гордости за сына-профессора. Тем более, с отцовской уверенностью, что все, кто занимается бизнесом - бандиты и всех нужно обязательно пересажать.

— Вот видишь, а ты когда-то не хотел слушать меня и идти в педагогику, — с улыбкой добавляет отец, словно резюмируя наш давний спор.

— Да, пап, ты был прав, — стараюсь улыбаться, чувствуя, как неловкость прочно засела внутри. Я всегда думал, что привык к этой лжи, но возвращение домой делает ее особенно неприятной. Здесь все кажется слишком настоящим, а значит, моя игра — еще более сложной.

— Ты, Вадик, вот что, — неожиданно говорит отец, — Надо тебе отдыхать больше. Все работаешь. А жизнь-то одна. Надо радоваться, и людям помогать. Да и полезно тебе будет в студенческую жизнь окунуться. У нас на горке завтра праздник будет, пойдем вместе. Народу там — и стар, и млад. Я тебе лыжи приготовлю.