Когда я погружаюсь в свои мысли, я понимаю, что была одной из тех девочек, чьи души вечно блуждали в лабиринтах страха и тайн. Каждый день был как загадка, наполненная шорохом тайных путей и нераскрытых секретов.
События детства почти выветрились в памяти, но одно я знала точно: Афон не место для женщин. Я находилась тут нелегально, как будто сама жизнь загадала мне вопрос: "Как долго ты сможешь оставаться невидимой?" Не знаю, чем монахи обязаны родителям, но, вероятно, и это было частью большой головоломки. Чужих здесь не привечают. Если кто и останавливался из паломников, то на сутки и всегда мужчины. Нам запрещалось общаться с ними. Особенно показываться на глаза – отец Кирилл наказывал за такое крайне строго.
Годы полнились постами, дымом кадила, свечей, молитв и трезвона калатушки. Она будила меня каждое утро в шесть на литургию, и этот обряд был как замкнутый круг, который я не могла разорвать. Но сердце мое ныло от тоски по свободе, а молельные залы служили местом моих самых горячих просьб. Какой ответ на загадку, которая откроет мне путь в мир, где люди живут, работают и любят?
И вот, сегодня этот день настал. Отец Кирилл позвал меня после трапезы, что случалась утром и днем под чтение молитв, на прогулку. Я шагала рядом с ним, смиренно заложив руки за спину, толкая коленками черную рясу послушника. Ветер развевал мои волосы, и я вдыхала аромат свободы, который был слаще любого кадила.
– Тебе пора в мир, – произнес он, как обычно прямо, без вступления.
– Мир?
Я пришла в ужас от орды мыслей и одновременно проблем. Где я буду жить? Чем стану заниматься? Где учиться дальше, после выполнения миссии? Кто будет опекать? Отец?
– Что со мной будет, после?
Глупый вопрос. Ничего со мной не будет. Меня затачивали все годы лишь на одну миссию. Я шла рядом с отцом Кириллом, и пинала высохший ком травы. Афон довольно каменист, ветреный и удаленный.
– Всему свое время, – отец Кирилл остановился на мысе острова. – Когда ты найдешь его, мир изменится. И тогда я смогу тебе открыться. Случилось непредвиденное, – мой наставник протянул четки с крестиком из кипариса и маленький потрепанный книжный томик. – Несколько дней назад погиб твой отец.
Это и плохая новостью и одновременно никакая. Я никогда не знала его. Для меня он был просто тем, кто зачал меня. Мы виделись-то всего три раза. Все что я знаю, это то, что один известный арктик, насильно взял в жены мою мать, когда та была уже беременна мною. Это вообще-то преступление. Но ни тогда, ни сейчас никого оно не интересует. И я помню его, помню, как называла дядей. Я взяла крест и книгу, рассматривая. Гете «Фауст»!?
– Но если я его не найду?
Этот вопрос терзал меня больше всего.
– Пакуй сумку, Максима, – кивнул отец Кирилл, после некоторых подробностей о смерти отца. – Тебе придется продолжить его дело. Твоя миссия в том, чтобы найти Мост Вечности. И ты справишься с этим.
Военно-медицинский институт никогда не сталкивался с подобными симптомами. Травмы были одинаковыми: воспаление твердых и мягких мозговых оболочек, обширные ожоги внутренних органов. У прапорщика Ахметова не наблюдалось улучшений. Внутри образовались многочисленные тромбы, которые и привели к инфаркту. Бедолага скончался, несмотря на усилия врачей. У рядового Турина развивался перикардит, жидкости вокруг сердца имелось мало, и шансы на выживание казались выше.
Ниршан же восстановился быстро. Спустя три месяца он был практически здоров, за исключением неврологических симптомов похожих на приступы алкогольного опьянения с сильной психоэмоциональной неустойчивостью. Те должны были пройти через пару месяцев.
– Уезжаешь, – спросил Турин, слыша, как сосед собирает немногочисленные вещи.
