- Пожалуйста, Даша, - умоляющий хриплый шепот рвет душу на куски
и звучит громче, чем грохочущая музыка, доносящаяся из зала и
сотрясающая своими басами бетонную стену за моей спиной. Стискиваю
зубы и жмурюсь, что есть силы, дрожащими руками упираясь в твердую
горячую грудь, тепло которой обжигает мои холодные ладони через
тонкую ткань рубашки. – Я не могу без тебя, - сухие губы скользят
по виску и скуле. Задерживаю дыхание, лишь бы не слышать аромат
волнующего горьковатого парфюма, не сорваться, давая ему помутить
сознание этим ярким головокружительным запахом, что может легко
свести легкие, выкачать из них весь воздух и заставить
задыхаться.
- Я не могу, - выталкиваю наружу слова, покрываясь мурашками от,
ползущего по оголенным щиколоткам, леденящего сентябрьского
воздуха, просочившегося через приоткрытую дверь черного входа. –
Отпусти меня! – пытаюсь вытянуть трясущиеся руки и отстранить его,
но непослушные пальцы не разгибаются, продолжая сжимать
расстегнутый ворот. Сознание и самоконтроль трещит по швам. Сердце
работает на коротких быстрых толчках, сжимается от щемящей боли и
сводит болезненными спазмами грудную клетку. Трясет и колотит так,
что начинает стучать в висках. – От-пус-тии! – хриплю не своим
голосом, но сильные руки лишь крепче сжимаются вокруг моей талии,
подобно удаву, душащему свою глупую беспомощную жертву. Судорожно
вдыхаю трескучий воздух и совершаю фатальную ошибку, глотнув его
ядовитого аромата. Волосы на затылке приходят в движение, а внутри
черепной коробки яркими вспышками палят фейерверки. Его губы
частыми и быстрыми поцелуями оставляют пылающие следы на щеке, за
ухом, на изгибе шеи.
- Отпусти, - с последним звуком срываюсь на тихий, практически
беззвучный плач.
Ненавижу себя, за то, что такая безвольная, бесхребетная. Что не
в силах противостоять его близости. Ненавижу его. За то, что он
здесь. За то, что не слышит. За то, что не понимает!
- Не плачь, девочка моя, - укрывает убаюкивающим мягким рокотом,
вжимая меня весом всего своего тела в стену с такой силой, будто бы
хочет во мне раствориться. – Не могу отпустить, ты же знаешь, -
жадно и трепетно тянет носом воздух рядом с моими волосами и
зарывается в них лицом.
Немыслимый восторг трепещет за ребрами глупой маленькой птичкой,
но тут же дохнет и разлетается на перья, пойманный в когти моего
собственного упорного сопротивления.
- Поехали со мной, прошу, всё будет хорошо, - ловит устами,
стягивающие солью щеки, слезинки и подхватывает мое тело в воздухе,
заставляя обвить ногами его крепкий торс.
Неровное холодное покрытие стены царапает спину, оставляя на ней
следы, но эта легкая боль ничто, в сравнение с той, что выгрызает
острыми зубами плоть изнутри, жадно при этом причмокивая и
облизываясь, словно голодная дикая псина.
- Не будет, - рвано выдыхаю, откровенно хреново справляясь с его
напором, с чистой животной страстью, которой, кажется, он пропитан
насквозь, с этим искренним и убийственным запалом, который толкает
его на подвиги и необдуманные поступки… Но я – не он. Я не могу
позволить себе такую слабость. Я то уже взрослая девочка, и лет так
восемь назад перестала верить в сказки. – Не появляйся больше, ты
меня слышишь? Уйди! – неосторожный, вырвавшийся из моей груди, стон
только сильнее убеждает его в обратном.
Уверенные ладони крепко сжимают бедра, и он толкается
разгоряченным твердым пахом между моих ног, высекая белые искры из
глаз и пронзая болезненным острым, как лезвие, спазмом самый низ
живота. Какой же ты глупый…
- Ты так пахнешь, я с ума схожу по тебе, Даш, - будто намеренно
не слышит, жалит еле заметной щетиной разгоряченную кожу, словно
оставляя на ней вполне реальные раны. – Не хочу без тебя, пойдем со
мной, пожалуйста, - вдавливает подушечки пальцев в тазобедренные
косточки и водит по кругу, заново разгоняя до немыслимой скорости
эту карусель так, что начинает кружиться голова.
