Предисловие
Я должен был родиться в селе Левокумском Левокумского района Ставропольского края, потому что мои предки пришли сюда как государственные крестьяне ещё в восемнадцатом веке из Воронежской области. Здесь жили мои деды и прадеды, трудились на полях, разводили виноградники, выращивали бесчисленные стада овец и крупного рогатого скота. Со временем люди укоренились. Появились крупные поместья, но было место и для мелких семейных хозяйств. Левокумские степи не самые лучшие для жизни. Летом и зимой пронизывающие ветра, вызывающие пыльные бури. А главное – отсутствие доступной воды. Её источником была небольшая речка Кума с крутыми глинисто-песчаными берегами и пара артезианских скважин в центре села. Кума неохотно отдавала воду. Но хитрые и трудолюбивые левокумцы приспособились добывать её для полива виноградников, садов и огородов. Постепенно село превращалось в цветущий сад.
Моя мама вышла замуж в крепкую семью, рожала детей и была счастлива.
Но пришёл 1917 год, потом 20-й, 30-й…
Где-то далеко, в Петрограде, какие-то люди, решившие сделать мир совершенно счастливым, поняли, что с этой задачей не справляются. Голод стал реальным явлением.
Как всегда, в таких случаях приходят простые решения: отнять хлеб у крестьян. И началось. Кулаки, подкулачники… Людей семьями изгоняли на выселки. Просто переселяли из одного места в другое. Вокруг Левокумского в чистом поле стали возникать новые поселения. Моя семья попала в ссылку в Арзгирский район. Там не было ни жилья, ни воды. Но были посевы хлопка, который не вызревал в условиях короткого дня. Замёрзшие коробочки женщины выдирали голыми руками, изрезанными льдом. В середине плантации устраивали детский лагерь, где на мёрзлой земле сидели, прижавшись друг к другу, дети, укрытые, чем попало, и согревающиеся от тел таких же несчастных. А после работы надо было рыть землянки и гигантские колодцы. Уж больно глубоко залегала вода в этой местности.
А тут война. Выселенцев погрузили в вагоны и повезли по бесконечной дороге в Сибирь. Это называлось эвакуация. Так, потеряв в этих передрягах мужа и троих из пяти детей, моя мама попала в Сибирь, где встретила такую же измученную душу, только грузинскую. Снова рожала и хоронила детей. Из двенадцати выжили только двое: я, последыш, и мой старший брат Георгий.
1953 год. Умер Сталин. В девять месяцев родители повезли меня в Грузию. Хотели наладить быт и вырастить из меня грузина. Но не тут-то было. Дом и всё имущество за войну отобрали. Пришлось маме везти меня в родную Левокумку. Сначала казалось, что временно, но жизнь внесла свои коррективы. Не став грузином, я вырос настоящим левокумцем, влюблённым в родное село.
Потом мне пришлось объехать пол-Европы и Азии, многое повидать. Но обыкновенное ставропольское село осталось самым родным местом на Земле, так как в нём жили хорошие люди.
Были трудные послевоенные времена. Мама – инвалид второй группы, пенсия девятнадцать рублей пятьдесят копеек. Частые длительные лечения в Пятигорске. Фактически я вырос в семье тёти Насти и дяди Семёна. Но они и не были мне родственниками. Тётя – сводная сестра мамы. Но более тёплых семейных отношений я не встречал никогда в жизни. До сих пор дружу с их детьми, которые водили меня в детский сад, провожали в школу, помогли получить высшее образование…
Я платил им неблагодарностью: прогуливал школу, болтался по улицам…
Потом пристрастился к рыбалке. Лишённый всякой жадности к добыче, научился радоваться шорохам камыша, всплескам реки в темноте ночи, теплу догорающего костра и, конечно, людям.
