Действуй, не действуя.
Делай, не делая.
Находи вкус там, где вкуса нет.
Находи большое в маленьком и многое в малом.
Лао-цзы. «Дао дэ цзин», LXIII[1]
В переводе Нины Хотинской
© Original title: L’amour est un thé qui infuse lentement
Copyright: © Éditions Hervé Chopin 2022.
By arrangement with SO FAR SO GOOD Agency.
© Кристин Кайоль, 2024
© Нина Хотинская, перевод, 2024
© Издание на русском языке, оформление. Строки, 2024
Я хотел бы рассказать вам о себе, но, боюсь, не умею
Доктор Сунь был тайной. Вместо бейджа на отвороте наглухо застегнутого тергалевого халата он носил маленький китайский флаг. Контраст между ярко-красным цветом этого металлического значка и белизной одежды буквально гипнотизировал меня. Доктор Сунь жил в ритме Дао, ускорявшемся или замедлявшемся в зависимости от природы торможения, которое он ощущал в своих пациентах. Он едва слышно вздыхал, втыкая иголки в нужные точки, как научил его учитель, потом ненадолго присаживался и бормотал «хорошо», что успокаивало меня. Сознавал ли доктор Сунь, похлопывая меня по плечу, что возвращает мне потребность смеяться? Сам он смеялся много. Доктор всегда повторял, что радость – единственное лекарство, которое, распространяясь по телу, лечит его. Отсутствие усилия витало в этом кабинете, где от запаха дешевых благовоний, смешанных с остывшим табачным душком, у меня кружилась голова. Доктор Сунь курил после каждого сеанса, это маленькое баловство позволяло ему вновь обрести веселое настроение, которое он передавал приходившим доверить ему бесконечную палитру болей, не зная их происхождения и исхода. Я стал с нетерпением ждать этих встреч, подобно тому как другие дети ждут игру в мяч или охоту на кузнечиков с приятелями. Мне нечего было делать, кроме как отдыхать на высоком столе, и я всегда ожидал чуда. Каждый раз, когда через сорок пять минут ассистент доктора Суня вытаскивал одну за другой иголки, чуть надавливая большим пальцем, я верил, что выздоровел. Я бы тогда отдал все, клянусь, абсолютно все, чтобы получить «волшебное» зеркало, которое могло бы отразить другое, гладкое лицо, лицо до трагедии, лицо ангела, мое лицо. Увы, еще до того, как взглянуть на себя, еще не осмелившись это сделать, я ощущал под рукой, конечно, определенное затишье, но также и навсегда нарушенный извечный порядок.
Доктор Сунь похлопывал меня по «больной» щеке, он выглядел довольным собой, а потом его ассистент провожал меня с матерью до дверей, туда, где моя мать заранее успевала положить несколько красных банкнот в большую зеленую фарфоровую чашу, до краев наполненную деньгами.
Однажды доктор Сунь исчез, клиника закрылась, и я так и не узнал почему, но это было так, словно моему механизму выживания резко перекрыли кислород. Мать сказала мне, что сеансы закончились и теперь нам придется справляться своими силами. Так что мне ничего не оставалось, как продолжать работу самому. Большим и указательным пальцами под носом, под подбородком, за ухом – постепенно я привык ежедневно себя массировать. В Китае союз «голова – сердце – тело» сродни понятию Троицы у католиков. Никто толком не знает, как сообщаются эти священные сосуды, но все это чувствуют.
Однажды я вслух спросил, кем стану, когда вырасту, – мне было десять лет, я только что доел бульон с вермишелью, пробило шесть часов вечера, – и тогда дедушка вышел из прострации и сказал, встав за моим стулом: «Ни к чему спрашивать себя, кто ты или кем станешь, ты выдумываешь идеи, а это просто миражи в твоей пустыне; иди, наблюдай, шевелись! Ты должен чувствовать только одну вещь, она здесь, она в твоих глазах, но также и в том, что ты выберешь видеть, она предрасполагает нас все вынести и все понять, она впереди, и нам надо только следовать за ней, она – союз земли и неба. Эта действительность столь же материальна, сколь и духовна, это энергия, преображающаяся в надежду, и поэтому следует молчать».
