Линкор «Альбион» - Борис Конофальский

Ах, что это было за утро! Просто удивительно светлое и чистое раннее утро одного из первых дней мая. По-летнему горячее солнце едва выплыло из-за крыш соседних домов и сразу выкрасило весь район в нежно-розовый цвет. Она открыла глаза.

– Молоко, сливки, сыр! – доносится с улицы. – Сливочное масло.

Девушка выпрыгивает из кровати и подбегает к окну, открывает его настежь. Розовый цвет рассвета и серый цвет уходящей ночи. И утренняя свежесть. По мостовой под окном хромой торговец сосисками Клаус уже толкает свою тележку к углу квартала. Тележка молочника Рёдля с бидонами стоит недалеко от бакалеи фрау Левенд. Дверь в бакалею открыта, там рабочие, идущие в порт, покупают кофе. И рядом в пекарне Круйера берут себе большие солёные брецели или сладкие цвейбаки.

Этот тёплый свет и красота утра подействовали на девушку возбуждающе, не хуже утреннего запаха кофе, что разносился по улице едва уловимым движением утреннего воздуха. Но время не ждало. Пора было собираться, ведь это был очень важный день в жизни девушки. Сегодня ей предстояло выполнить первое своё задание. Настоящее задание. Ей нужно было попасть к девяти часам на станцию дирижаблей, что находилась на севере города, в районе Фульсбютль, а от Гамбургер-штрассе, на которой она жила, это больше часа бодрой ходьбы. Поэтому потягиваться и нежиться у окна она не собиралась. Тем более в своей полупрозрачной ночнушке. Ведь в доме напротив снимали квартиры студенты инженерной школы. Лоботрясы и повесы, любители поглазеть в окна, не раз пытавшиеся завести с нею знакомства. Она отошла от окна и сразу пошла умываться, сбросив на ходу ночнушку. Стала мыть лицо, грудь и подмышки душистым мылом и прохладной водой из кувшина, заодно по уже сложившейся привычке тихо повторяя неправильные глаголы:

– Ритен – ритт – гериттен.

Девушка гордилась тем, что за небольшое время так хорошо выучила язык, и ей нравилось, когда горожане, замечая её акцент, спрашивали:

– Фройляйн Зоя, вы, судя по всему, родом из Дрездена?

– Почти, – отвечала она с улыбкой, – я с востока, я из Кёнигсберга.

То есть собеседники в лаках и кафе, соседи и просто случайные люди были согласны с тем, что германский – её родной язык, просто говорит она на каком-то восточном диалекте. Но и с этим изъяном девушка собиралась покончить, поэтому внимательно слушала своих собеседников, надеясь, что избавится от акцента уже к осени. Впрочем, возможно, что в этом необходимости и не будет, ведь она не знала, где окажется осенью.

– Глитен – глитт – геглиттен…

Одежда. Выглядела она, конечно, немного вызывающе, даже капельку эпатажно. Так как почти никто из девушек этого города не осмеливался носить юбку «амазонка» с большим запахом, из-под которой были иной раз видны почти мужские панталоны голубого шёлка. К ним шли чёрные лакированные сапожки «а-ля кавалерист». Верх был более женственный, состоял он из белой блузки с кружевным воротником под горло, с такими же кружевными манжетами, и узенького жакетика в тон юбки. К жакетику очень подходили шарф цвета жирного молока и перчатки тончайшей выделки. А венчала её костюм шляпка. Ну, если, кончено, настоящий мужской и суровый цилиндр непонятно-рыжего цвета с очками «авиатор» на резинке поверх тульи можно мило миновать женской шляпкой.

Первый раз увидав её в этом наряде, фрау Геберних, шестидесятилетняя хозяйка доходного дома на Гамбургер-штрассе, где Зоя снимала квартиру, поджав губы для пущей нравоучительности, жестом остановила девушку и едко заметила:

– Фройляйн Зои, ваш костюм уместен разве что на ипподроме или на авиашоу, здесь он смотрится вызывающе, если не сказать вопиюще.

Зоя же была умна, посему дерзить вздорной старухе, у которой она снимала квартиру, не стала; но и стелиться перед ней девушка не собиралась и поэтому ответила очень вежливо и на хорошем, как ей казалось, литературном языке: