Осень в Москве пахла разочарованием и подгоревшим эспрессо.
Пробуждение после бессонной ночи было всегда мучительным.
Леон приоткрыл один глаз, уловив сквозь шторы из итальянского шелка оттенок неба – тот самый грязно-серый цвет, который дизайнеры Pantone назвали бы «Уныние мегаполиса», но он предпочёл бы термин «Серость бытия».
На тумбочке тикали часы Patek Philippe, напоминая: 6:15.
Ровно на три минуты раньше будильника.
«Идеально», – подумал он, потягиваясь, но тут же вскрикнул.
На груди у него восседал Рамзес – семикилограммовый норвежский лесной кот с взглядом императора и повадками хищника.
Зверь методично вылизывал лапу, придавив когтем хлопковый халат от Brunello Cucinelli.
– Рамзес, ты же договор подписывал! – проворчал Леон, пытаясь высвободиться. – «Не будить до шести тридцати»!
Кот зевнул, демонстрируя клыки, и шлепнулся на подушку, смахнув хвостом стакан с недопитым кофе.
Тот разбился с мелодичным звоном, обрызгав кремовую рубашку Brioni, лежавшую на кресле, коричневыми каплями вчерашнего эспрессо.
– «Perfection is not an act, but a habit», – процитировал про себя Леон. – Совершенство есть не действие, а привычка.
Аристотель понятия не имел о характере норвежских котов, вероятно, даже не сталкивался с ними.
Леон встал с кровати, и быстрыми и чёткими движениями расправил одеяло, набросив покрывало.
Надевая тапочки, он не забыл бросить взгляд на любимую картину, висевшую в центре спальни.
На холсте, вставленном в раму, был изображён сплошной белый квадрат. «Метафора пустоты», – говорил он гостям.
На самом деле, это был тест: если человек видел в ней лишь мазню, он не заслуживал второго визита.
Приняв ванну, Калинин занялся своим внешним обликом.
Прихватив фен Dyson, он принялся за манипуляции с волосами, и только закончив работу, вздохнул с облегчением.
В зеркале, встроенном в стену из черного мрамора, в полный рост отразился мужчина, словно сошедший с обложки GQ: пепельно-русые волосы, уложенные небрежной волной (на создание этой «небрежности» ушло 20 минут фена), светло-серые глаза – прозрачные, как дымка над Невой, и столь же холодные.
Взгляд, отточенный годами тренировок перед зеркалом: слегка прищуренный, оценивающий, безжалостный.
Уголки губ приподняты в полунасмешке, маскирующей усталость от добровольного одиночества.
«Костюм – твоя броня», – напомнил он себе, застёгивая манжеты с запонками в виде миниатюрной палитры (подарок клиента-художника, чью выставку он превратил из провала в сенсацию).
"Великолепно," – пробормотал он, глядя на свой высокий, подтянутый силуэт в идеально подогнанном костюме от Tom Ford, отразившийся в зеркале.
В следующую секунду он впился взглядом в микроскопические пятна от кофе на дорогущей рубашке.
"В этом что-то есть!" – подумал он с горькой усмешкой. – "Что ж, джентльмен должен быть слегка небрежен, немного помят и чуточку пьян".
В свои тридцать два года Леон уже успел прославиться в бизнес-кругах как гуру персонального бренда и эксперт по продвижению в социальных сетях.
Одного взгляда его светло-серых глаз было достаточно, чтобы оценить чужой гардероб или проект, и найти минимум десяток недостатков.
Но сейчас эти глаза взирали на мир раздражённо и устало.
Организм перфекциониста требовал кофе.
Идеального кофе.
На кухне, отделанной матовым черным мрамором, его ждала кофемашина La Marzocco – безупречная, как всё в его жизни.
Он достал зерна из Эфиопии, обжаренные ровно 14 дней назад (не больше, не меньше), взвесил 20 грамм на весах с точностью до миллиграмма. Вода – 92°C, время экстракции – 28 секунд.
Первая капля упала в чашку с хрустальным звоном, и аромат заполнил пространство, смешиваясь с запахом сандаловых свечей.
