Сначала было… или, возможно, не было. Трудно сказать наверняка, когда само понятие «сначала» кажется таким неуместным, таким искусственным конструктом, навязанным извне. Было ощущение. Легкое, едва уловимое, похожее на движение воздуха в совершенно неподвижной комнате, где пылинки замирают в солнечном луче, словно пойманные в янтарь вечности. Не присутствие, нет. Скорее, эхо присутствия, вибрация, оставшаяся после чего-то, что могло быть, а могло и не быть вовсе.
Пространство вокруг – если это можно было назвать пространством – дышало. Не легкими, конечно. Оно пульсировало медленно, почти незаметно, как грудная клетка спящего великана, погруженного в сон без сновидений. Расширялось и сжималось с ритмом, который невозможно было измерить ударами сердца или тиканьем часов, потому что и сердца, и часы здесь потеряли бы всякий смысл. Это был ритм самой возможности, самой потенции, еще не обретшей формы.
Иногда казалось, что откуда-то издалека, с невообразимого расстояния, доносится звук. Или, вернее, не сам звук, а лишь его обещание. Намек на мелодию, которую никто никогда не сыграет, на слово, которое никто никогда не произнесет. Этот фантомный звук был похож на воспоминание о чувстве, которое ты когда-то испытывал, но само событие, вызвавшее его, стерлось из памяти, оставив лишь бледный, но настойчивый отпечаток на душе. Он вызывал странную, необъяснимую тоску, похожую на ту, что охватывает человека, когда он смотрит на старую фотографию неизвестных людей и вдруг чувствует с ними необъяснимое родство.
Время… о, время здесь вело себя совершенно иначе. Оно не текло линейно, из прошлого в будущее. Оно скорее просачивалось, капало, как вода сквозь камень, оставляя после себя лишь влажный след неопределенности. Секунды могли растягиваться в вечность, а столетия – сжиматься в одно мгновение. Был ли день? Была ли ночь? Свет и тьма не сменяли друг друга, а сосуществовали одновременно, переплетаясь, как две нити в ткани бытия, создавая узор, лишенный всякого рисунка. Это было похоже на ощущение, когда ты просыпаешься посреди ночи и не можешь понять, сколько времени ты спал и сколько еще осталось до утра. Мир замирает в этой серой зоне неизвестности, и ты остаешься один на один с тишиной, которая кажется оглушительной.
Иногда возникало движение. Неясное, бесцельное. Что-то смещалось, перетекало из одного состояния в другое, но ни одно из этих состояний не имело названия или определения. Это было похоже на медленный танец теней на стене, отбрасываемых невидимым источником света. Они меняли форму, сливались, расходились, но никогда не обретали узнаваемых очертаний. Это движение рождало ожидание. Мучительное, тягучее ожидание чего-то, что должно было произойти, но никак не происходило. Как будто ты стоишь на перроне, а поезд все не приходит, и ты уже не помнишь, куда и зачем собирался ехать, но продолжаешь стоять, потому что само ожидание стало единственной реальностью.
В этой пустоте иногда вспыхивали отголоски диалогов, лишенные смысла и контекста:
«Если только…» – начало обещания, которое никогда не будет дано.«Ты помнишь?..» – шепот, растворяющийся в тишине, не находящий ответа. «Всегда ли так будет?» – вопрос, повисший в воздухе, как дым от потухшей свечи. «…не здесь…» – обрывок фразы, донесшийся будто из-за тонкой стены, за которой происходит что-то непостижимое.
Эти фрагменты не несли информации. Они были лишь звуковыми формами, лишенными содержания, но способными вызвать странный резонанс внутри. Они напоминали те обрывки мыслей, что проносятся в голове перед сном, случайные слова и фразы, выхваченные из подсознания, которые кажутся важными в полудреме, но рассыпаются в прах при свете дня. Они цепляли что-то глубоко внутри, какое-то смутное чувство незавершенности, которое есть в каждом.
