Ей казалось, что на кончиках пальцев всё ещё ощущалась жирная гарь. Растирала меж собой подушечки, хмурилась, рассматривала кожу, не наблюдая ничего лишнего. Морщила нос, потянув воздух: кисло пахло томатной похлёбкой и жареным мясом. Жареным… Она зажмуривалась до боли, сминая пальцы в кулак, силясь не обращать внимания на неясные воспоминания, что возникали по ту сторону век. Надо признаться – получилось паршиво, но сухие губы разомкнулись в судорожном вдохе, а глаза, распахнувшись, принялись рыскать по неярко освещённому залу трактира. Пахло здесь, конечно… Но, с другой стороны, неудивительно, ведь на улице холодно, окна закрыты ставнями и выбор между свежим воздухом и теплом для путников даже не возникает. А ещё было шумно, и тесно. Благо, звонкая монета позволила урвать себе крошечный столик в углу, почти под лестницей, но всё равно подальше от больших столов, где глухой звук соприкасающихся в тостах деревянных стаканов звучал так часто, что можно было угадать в нём незатейливую мелодию.
И что ей тут делать?.. Откинулась назад, прислоняясь к стене, капризно складывая руки на груди, в смешной попытке оградиться от действительности.
– Вот, милая, – появилась из-за угла жена трактирщика, держа перед собой тарелку с дымящимся блюдом и большую кружку подогретого молока. Его пришлось выпрашивать, так как в ходу тут были совсем другие напитки, а молоко нужно было для готовки и собственным детям. Но кошелёк опустел ещё на пару монет, так что вместо разбавленного эля перед ней на столе стояла кружка дымящегося молока. – Комната твоя готова, как отправишься спать, дочка принесёт кувшин горячей воды. – Женщина подалась к ней, зашептав, – не переживай, засов внутри хороший, мы эту комнату держим для путниц, чтобы всякая… – тонкие губы трактирщицы поджались, – всякая рвань не лезла. Ешь. Остынет.
Она торопливо пододвинула к девушке тарелку и, задержавшись на пару мгновений, словно ещё что-то хотела сказать, всё же отошла от стола, оставляя гостью в покое. Девушка вздохнула, склоняясь над блюдом, втягивая аромат. Пахло неплохо, правда, недостаточно ярко, чтобы перебить запах мокрой кожи, ткани, немытых тел и пролитого алкоголя, что расползался по всему помещению трактира. И впервые за несколько дней она порадовалась своему голоду, который помог преодолеть брезгливость. В тарелке было несколько клубней запечённого картофеля, пара небольших кусков варёного мяса и кучка каких-то покрошенных сквашенных овощей, который она не опознала.
На несколько секунд застыв, стоило горькому запаху чуть подгорелой картофельной кожицы ударить внос, она всё же принялась очищать корнеплод, хмуро поглядывая по сторонам. И как ей найти сопровождение? Как определить, кто из этой разномастной толпы может оказаться головорезом, а кто знает, что такое долг, честь и прочие штуки, что ограничат желание ткнуть чем-нибудь острым под ребро случайному встречному? Не подходить ведь к каждому. Может, вскочить на стол и потребовать внимания? И… а что дальше? Рассказать какую-нибудь историю, почему она вдруг тут оказалась, попросить помощи и уповать на порядочность? Нет. Здесь так нельзя. Нужно действовать наверняка. Но, видимо, Мать-Настоятельница попросту забыла дать ей практичные советы, ограничившись наставлениями и кошельком с монетами.
Девушка жевала соленья, исподлобья рассматривая часть зала перед собой, останавливаясь то на одном, то на другом госте, отмечая расовые особенности, но не понимая, как выявить негодяя или наоборот кого-то, кто сгодился бы для её дела. Этому, кажется, её тоже забыли обучить. Зато она запросто могла определить разницу между солнечным эльфом и светлым, сидящими за длинным столом около стены в компании молчаливых солдат. Только что ей это могло дать? Ну, она по эмблеме на щитах некоторых воинов определила их принадлежность. Но и это не особо помогало! Ничего не помогало!
