Ирландец - Алексей Владимиров, Дмитрий Шимохин

Разлепив глаза, я бросил взгляд на электронные часы, стоящие на старой обшарпанной тумбочке у моей кровати. Шесть утра ровно, переведя взгляд на окно, за которым лучи солнца, словно воры, пробирались в комнату сквозь плотные шторы. Уже неделю дома, но все ровно непривычно просыпаться без крика «Рота подъем».

Другие парни после дембеля, может, и отсыпаются сутками напролет, но со мной это не работало. Во-первых, привычка рано вставать на пробежку, ну а во-вторых, батя. Собственно, он и привил мне эту привычку вставать рано утром независимо от дня недели, поскольку сам поднимался в полшестого утра и начинал шарахаться по квартире, шоркая тапками по полу.

Это утро ничем особым не отличалось от предыдущих. Разве что это была суббота, и на дворе стояла удивительно теплая весна.

По сложившейся традиции послышался звук шаркающих тапок, спустя пару минут раздался треск включенного телевизора. Сквозь орущие голоса я услышал все те же скрипы, издаваемые старым креслом, в котором постоянно сидел отец.

Тут же раздался голос мамы:

– Выключи свою шарманку, дай ребенку поспать.

– Этому ребенку уже двадцать один год, я в его возрасте на заводе в две смены пахал, – парировал отец. Тут же послышался звук чирканья спички о коробок, спустя пару мгновений я почувствовал запах дыма от папирос. Да, «Беломорканал» не спутаешь ни с чем.

Скинув с себя одеяло, я уселся на край кровати. Потер лицо руками, встал и прибрал за собой постельные принадлежности. Надев спортивные штаны и футболку, я вышел в коридор нашей старенькой, давно требующей ремонта трешки, где меня встретила мама. Она держала в руке глубокую чашку и в ней ложкой взбивала тесто для оладушек.

– Сынок, ты что так рано подорвался? Поспал бы еще немного, а я бы к этому времени оладушек напекла.

– Я выспался, мам. Да и на пробежку надо.

Переведя свой взгляд в зал, я увидел отца, сидящего в кресле. Справа от него на журнальном столике в стеклянной пепельнице дымился окурок папиросы. Отец не обращал на меня внимания и пялился в телевизор.

– Когда на работу будешь устраиваться? – хриплым голосом произнес отец. – А то и так уже неделю как дома, бездельем страдаешь.

– Отстань ты от ребенка. Два года его не видела, успеется с работой, – произнесла мама, защищая меня, и направилась на кухню.

– Я в твои годы на заводе в две смены пахал, – брюзжащим голосом произнес батя.

– Да слышал я уже про это сто раз, – улыбнувшись, ответил я. – Ладно, мне на пробежку, пойду.

– А ты в сто первый послушай. – Отец потянулся за папиросой, приплюснул кончик и зажал ее зубами. Чиркнул спичкой, по комнате разлетелся удушающий запах табака. – Так вот, если б все в стране работали, не было бы такого бардака. А то все хотите нахаляву. Вот постой для начала за станком шестнадцать часов, почувствуешь эти заработанные деньги и не станешь их по пустякам тратить.

Я не хотел еще раз выслушивать его историю про то, как он работал на нашем металлургическом заводе, и пошел на кухню к маме.

Отец был передовиком производства, но внезапно пришли девяностые. Развал страны, денег нет, я маленький, маму сократили, и он один нас тянул. Но как-то раз на завод приехало несколько дорогих иномарок с крепкими ребятами. Некоторые из них прошли в здание администрации завода, а остальные стояли у дверей цехов и никого не выпускали. Ну так мой же батя герой. В одиночку решил все уладить, вот и уладил. Раздробленный коленный сустав, перелом ребер и шейных позвонков, а вдобавок сотрясение мозга. По итогам «герой» остался инвалидом второй группы, а начальство вместо благодарности за то, что заступился за родной завод и не хотел отдавать его супостатам, заявило: «А тебя никто не просил, ты сам виноват, раз полез».